Алексей Садов
Дурные сны
или приключения Алекса де Сада, мужчины среднего возраста
Анонс
Анонс пишут для того, чтобы заинтересовать потенциального читателя. И я не буду исключением. Только как в нескольких строчках рассказать о том, что беспокоило многие годы, да еще и заинтересовать этим будущего читателя? Вы не пробовали? Не сожалейте, считайте, что Вам повезло. Итак, о чем же я написал? Если коротко, то о том, что может скопиться под черепной коробкой у мужчины, который миновал свой средний возраст и не понимает, как распорядиться оставшимся временем. Скопиться и выплеснуться в одночасье бурлящим потоком ирреальности происходящего. О том, как, выйдя рано утром из дома на работу, можно на полпути очутиться в своих давних мечтах, не один год то ли во сне, то ли наяву преследовавших твое сознание. Оказаться там, куда в реальной жизни никогда ни за какие деньги не попадешь, попасть в положение, которое фантастично по определению и в итоге сумасшедших перфомансов обрести простую истину: не всё в этой жизни осталось позади, от тебя зависит еще очень многое, начиная с осознания самоценности отдельного человека и заканчивая его влиянием на будущность целых миров. Жизнь - это движение к мечте, а не к могиле. А по пути возможно всякое... Важно не останавливаться.
Пролог
или как сделать один шаг к тому, чего не могло быть никогда
1
Утро было как утро. Холодное, сырое, с жесткими лучами северного солнца, которое умеет только светить, но греет лишь два-три месяца в году. Глядя за окно, кутаясь в нагретое за ночь одеяло и затягиваясь первой в наступающем дне сигаретой, хотелось верить в то, что неверо­ятное возможно и за стеклом в ночное одночасье наступило, наконец, жаркое лето, сменив, минуя сля­коть и грязь, петербургскую весну, которую назвали-то весной по привычке, чем по сути происходящего в урбанистической природе самого северного из мировых мега­полисов. Но чуда не случилось. Конец апреля радовал дневными оттепелями и пугал ноч­ными заморозками, наметами снега на начавшей зеленеть траве, которая на морозце, да под лу­чами утреннего солнца блестела в ненормальном стеклянно - изумрудном спектре. Через два-три часа серовато-бе­лый утренний снег будет черной грязью липнуть к начищенным поутру бо­тинкам, глупо высунувшаяся не по погоде травка из глянцево-блестящей станет болотно-грязной, а робкий солнечный свет растворится в сыром смоге, пахнущем отсырев­шими портянками. И за счастье будет про­скочить из зева щелястого выхода метро в не рус­скую, игрушечную дверь офиса, не попав под бомбовый налет дождя вперемешку со снеж­ной шрапнелью. Увы, так и будет, я знаю, но мно­гие знания не умаляют утренней радости просыпающегося организма, не обремененного бо­лячками и недугами, не в силах приту­шить разгорающийся в глубинах подсознания снобистский огонек удовольствия от предвкуше­ния простых утренних радостей - первой сигареты, первой чашечки кофе (пусть в моем слу­чае чашечку заменяет приличная "бадья" на пол-литра кофе), нежных струек из душа, пер­вых голосов из включенного телевизора - верного и бескорыстного друга. Мне по барабану, что друга сделали на заводе в заграничной Бела­руси, оснастили "филипсовским" кинескопом и продали мне в магазине. Все равно друг, бескорыстно да­рующий по утрам и вечерам несколько минут не обремененного, бездумного счастья.
Увы, но счастье долгим не бывает. Не успев расстаться с утренней задумчивостью по дороге к метро, я механически свернул на ставшую привычной за долгие зимние месяцы тропку, идеальную по замерзшему снежку, а не в суровую весеннюю распутицу. Но ведь другой до­роги нет, разве что длинный и запутанный проход по кое-как асфальтированным дворам, где ненамного чище! Опомнился, когда возвращаться и идти кружным путем было поздно. Начищенные ботинки без­возвратно потеряли деловой блеск, а перед моим обиженным взо­ром предстало море разли­ванное - громадная грязная лужа, место которой в глухой нечер­ноземной деревне с одной "лампочкой Ильича" на пять дворов, но никак не в культурной столице России. Ну, за что я оп­лачиваю приходящие без перебоев и опозданий квитанции от коммунальщиков с перманентно растущими ценниками за их услуги? Какие услуги, к черту! Я уже забыл, как выглядит дворник! А виды прибранных пешеходных дорожек и не заму­соренных лестничных клеток приходят разве только в воспоминаниях о далеком уже, но радужном моем детстве! У меня лишних денег нет и мне жалко платить за то, чего я не имею. Не по­лучаю на протяжении лет двадцати. И почему я должен платить за этот бардак? Почему бы нашему родному правительству ни провести комму­нальную реформу таким об­разом, чтобы еще и мне приплачивали за то, что каждое утро и ве­чер, весной и осенью, я вынужден преодолевать полосу препятствий до метро и обратно, и вы­глядеть после ее про­хождения солдатом, вернувшимся с поля боя в белорусских болотах? Хо­рошо, что еще не старик, в состоянии попрыгать и поскользить по рукотворной распутице, а то на пенсионе­ров с палочками и колясочками до слез жалко смотреть...Прямо сериал "Мортал комбат", а не счастливая старость!
Беспричинная утренняя радость спасовала перед неконтролируемым коммунальщиками разгулом природных сил - а что ей еще делать!? Да, черт с ним, не привыкать. Нас, жителей великого города, такими мелочами не доймешь! Отцы города довели до ручки? Ну, так и получайте по полной, дорогие правители самого европейского города России, или не ожи­дали, что журналист может жить через грязевое озеро от метро? Вот подождите, дайте только время добраться до редакции! Таким привычным образом уняв истерику (а кому сейчас легко?), я стал лихорадочно выискивать пути выхода с наименьшими потерями. Точнее, я - то стоял столбом, потихоньку увязая в то, что растекалось под ногами, а лихо­радочно бегали глаза. Где, где спасительный пятачок твердой, пусть грязной, но родной землицы, вернее, по­крытия пешеходной дорожки, которая (я знаю!) есть под слоем перво­зданного хаоса, способ­ной принять мою тоскующую по чистоте ногу в не совсем новых бо­тинках?
Подкинутая кем-то из прошедших ранее страдальцев на середину лужи фанерка, подвела. Мой элегантный (хотелось бы верить!) прыжок завершился позорно - фонтан брызг, прони­зываю­щий холод пробуждающейся после зимней стужи земли, ощутимый на ... том месте, где спина изменяет своему благородному названию, мгновенное осознание случившегося вплоть до фи­лософской мысли: "Что делать?" и проблеска нежданной радости: "На работу можно не ходить!". То, что в редакции меня сегодня не увидят, я понял еще в падении. И не имел бы ничего против, будь повод почище. Да и так сойдет! Фразы, которыми я буду объяс­нять редактору причины своего отсутствия, сами собой сложились в захватывающий, эмоцио­нально ярко окрашенный, как шеф и любит, рассказ, когда я еще не эстетично стоял на ка­рачках посреди лужи и, вместо гро­могласных матюгов, был вынужден успокаивать ста­рушку, которая имела неосторожность до­вериться молодым и увязаться вслед по окаянной тро­пинке, а теперь искренне причи­тала, соболезнуя мне от всей души. Вот что мне в стариках нравится - на все случаи жизни при­пасены причитания, всегда сочувствую­щие и искренние! Этакое чудо прожитых лет. Лучше бы задумалась, как будет отсюда выби­раться. Я ей сейчас не помощник.
Единственная (да больше и не было у меня никого), кто от души порадовался моему ско­рому возвращению домой, была Люська. Заливисто начав лаять, еще едва заслышав мои шаги на втором этаже (а я живу на пятом), Люська продолжала извергать на весь много­квартирный "хрущебский" дом свою незатейливую радость, невзирая на плачевный вид любимого хо­зяина. Ну, скажите, какая женщина обрадуется подобному пришествию муж­чины, если она не собака? Быстро поскидав всю одежду прямо на ванный коврик, приняв очищающий тело душ, выдав по телефону заготовленный для шефа рассказ, успокоивший наши души, я растянулся на лю­бимом диванчике и включил своего единственного друга. Он пора­довал меня "Баязетом" с Серебряковым во всей офицерской красе. Глядя на исторические картинки из позапрошлого века, я задремал в веке нынешнем...
Часть первая: Дурные сны или к чему приводит утренняя рассеянность
2
Сказочное небо в пастельных тонах. Яркое, жаркое в меру солнышко. Неописуемо вкусный коктейль из экзотических фруктов в моей руке. И я - на берегу изуми­тельного лес­ного озера, скорее, карельской ламбушки в окружении вековых сосен. С удоч­кой в руке и пле­скающимися в стоящем рядом пластиковом ведре рыбинами. Неизъяснимое ощущение про­стого незатейливого счастья в душе. В мире с собой и окружающим миром. Как я дошел до жизни такой?! Вопрос едва шелохнулся и ниоткуда пришло понимание: я в сказке. В другом из­мерении. В ином мире... Оглянулся. За спиной на береговом взгорке ладный бревенчатый до­мик, небольшой, но и не маленький. Двухэтажный. Дальше от меня по берегу, усыпанному мел­ким желтым песочком, ангар с небольшим, но крепким причалом, у которого болталась на лег­кой озерной зыби добротная моторная лодка с тентом и торча­щими над бортом спиннингами. Рядом со мной, рукой дотянуться, разомлела в благолепии окружающей природы Люська. Спит, урчит и ухом не ведет. Ну, полная, блин, идиллия! Еди­нение с природой. Как и мечтал во сне и наяву в той моей жизни. Той жизни... Да где я?! Ну, конечно, мне всё окружающее благо­лепие снится. Я грохнулся в лужу, не пошел под благо­видным предлогом на работу, лег под те­левизор, помню, что Серебряков еще бил морду ка­кому-то осману, и уснул. Вот и вся хитрость! Значит, могу и проснуться, вот стоит ли торо­питься? Когда еще так спокойно будет на душе: хоть и во сне, но физическое ощущение счастья передавалось изумительно.
- Алекс! Иди завтракать, сколько можно звать?! Всё остывает!- грудной женский голос доно­сился из домика на взгорке. Я не сомневался, что крик имеет непосредственное отношение ко мне, даже не потому, что на берегу, кроме меня и собаки никого не было. Я это просто знал. Как знал и то, что всё окружающее меня - моё, настоящее, а не приснившееся. И зо­вущая меня женщина - моя. И кто в этом усомнится - того порву, как Люська грелку.
- Ужин не нужен, был бы обед! - по-дурацки весело гаркнул я в ответ и дернул за удилище. Пусто.
- А я тебя не на ужин зову, а на завтрак! Совсем счет времени потерял на своей "зорьке"?! Давай быстренько, а то до обеда не дотянешь!! - донеслось до меня. Люська встрепену­лась, встала, сладко зевнула во всю пасть и пошустрила к дому, кокетливо вертя своим со­бачим кру­пом - ох, понимал я кобелей, стаями волочащимися за моим миттель-шнауцером. Хоть и в воз­расте девочка, но породистая штучка! На высоком крыльце Люська недоуме­вающе оглянулась на меня - почему не спешишь, хозяин? - подмигнула совсем уж по-чело­вечьи, и скрылась в со­бачьем лазе во входной двери.
Ну что за прелесть, а не собака! Ведет себя так, как будто все свои десять с купированным хвостиком лет прожила со мной и...хозяйкой на берегу сказочного озерка на Карельском пе­ре­шейке. Чудеса, точно сплю! Пора мотать удочки, в любых смыслах. Удочку я смотал. Сам про­снуться не успел - на крыльцо вышла женщина красоты неописуемой, царевна из сказки! Упе­рев руки в боки, гитарно вырисовавшиеся под легким платьем, с ироничной улыбкой смот­рела на меня из-под ковшечком сложенной ладошки. Под ее насмешливым взглядом я бод­ренько закинул смотанную удочку на плечо и, наподобие Люськи, зашустрил навстречу доро­гой незнакомке. Ну, не знал я ее в этом мире! И в том тоже.
3
-Спасибо, Ирина батьковна! - вставая после не по-городскому и, если честно, непри­вычного для меня, одинокого мужика средних лет, сытного завтрака, поблагодарил я, как бы шутливо, милую женщину. Отчества ее я не знал, хоть убей! А имя случайно прочитал на конверте, на­верное, забытом на маленьком столике у входной двери. Но "спасибкать" было за что: зав­трак на изумление хорош! В животе приятно разливалась тяжесть от съе­денного, настроение накатывало благодушное... Эх, не верьте тому, кто говорит, что во сне невозможно сытно по­завтракать. Я верил до недавнего времени, однако поесть мне это не помешало. И получить кайф! От еды и обхождения милой, чудо красивой женщины Ирины, считавшей меня, почему-то, то ли своим мужем, то ли. ... Даже про себя не хотелось упот­реблять слово "любовник" примени­тельно к хозяйке сказочной избушки на берегу волшебной ламбушки. Ответом меня не удостоили - хозяюшка старательно мыла посуду и наверняка меня не слышала. Идиллия! Только от чего же так тревожно на душе? Неловко помявшись у стола, я по - крабьи бочком - бочком двинулся к двери, где на крылечке, входя на зов, при­слонил спасительную удочку. Мне нужно было время подумать! Прямо сейчас, пока предос­тавляется возможность.
Солнце стояло почти в зените и, как положено светилу, старательно припекало макушку. Я при­тормозил, оглядел свои незнамо откуда взявшиеся владения, заметил под легким на­весом "Ниву-Шевроле", новенькую, нахально посверкивающую заводской полировкой, но повернул к ангару с лодкой. Уединения хочу! Надо! Да и не знаю, куда ехать, и машиной ни­когда не управ­лял. Только в раннем детстве. У дядьки в деревне трактором "Беларусь". Дядька Коля рабо­тал механиком на молочной ферме, к вечеру упивался до стеклянного умиления и коровий на­воз, накопившийся за день в коровниках, приходилось вывозить на бескрайние колхозные поля мне, питерскому племяшу, едва достигшему 11 лет. Каждый раз "навозная" авантюра удава­лась и, удивительно, мне нравилось крутить тракторную ба­ранку, вдыхая прелый, ни с чем не сравнимый аромат свежего коровьего навоза - ценного удобрения, ставшего моим обоня­тельным воспоминанием детства. Лодочный мотор сыто заурчал, как делают новые, но мас­терски отрегулированные и ухоженные движки, я пере­двинул рычаг газа немного вперед и ух­ватился за руль - моторной лодкой я тоже управлял впервые. В той моей жизни, а вот что я умею в жизни этой ... Канав, обочин, встречного транспорта мне на озерной глади не попалось, что помогло успешно доб­раться до тенистого противоположного бережка. Там и встал, догадавшись бросить не­большой, килограммов на пять, якорь за борт.
Кто я, где я, что происходит? Вопросы прочно сидели в голове, требуя хоть мало-мальски ло­гичных объяснений. Вот, блин, "Гамлет" - Быть или не Быть?! Я успел до перестройки Мече­ного закончить советскую среднюю школу, советский институт с множеством кафедр мар­ксизма-ленинизма, атеизма, диалектического материализма и, пройдя постперестроеч­ные де­вяностые годы становления дикого капитализма в России, утвердился еще сильнее в вере в то, что материя первична. Сначала урвать, нахапать, а потом сыто поразмышлять о вечном.... Про себя я точно знал, что в Бога в любом проявлении не верю. В колдунов, экстрасен­сов и прочую бытовую магию, тем более. Что я журналист, навидавшийся в жизни всякого и от того ставший цинич­ным. Графоман в легкой форме, который без устали долбит по не выдерживающей хозяй­ского азарта и куража клавиатуре компа, стараясь при этом "сохранить лицо". С женой, тоже Ириной, я развелся де­сять лет назад и узы Гименея меня с тех пор не интересуют. И еще я совершенно точно знал - на мои гонорары такого рая на земле, в котором я ока­зался, не построишь. А воровать, смешно сказать с моим репортерским долголетием, не научился. Впрочем, и не задавался та­кой целью. Мне не надо. Или не дано. Как кому нра­вится.
Ну, так, где я и откуда всё увиденное у меня? Еще и с женой в придачу! Лучше бы я по­шел на работу.... В той жизни, в то промозглое хо­лодное утро. Времени у меня хоть прода­вай, буду сидеть, нет, лежать в лодке и вспоминать! Я взрослый человек и смогу найти объ­яснение всему случившемуся. И не такое объяснял....
Время перевалило за полдень. По озеру, меж живописными брегами, забродил приятный вете­рок, бодрил мои тягостные думы.... Вот и на стихи перешел, а ответа не нашел. Стоп! Меня осенило! Давно как-то читал о том, что если о чем-то долго мечтать, сильно чего-то желать, то наши желания переходят на подсознательный уровень и оттуда управляют на­шими поступками, верной дорогой продвигая человека к вожделенной мечте, о чем сам са­пиенс и не догадыва­ется. До самого конца, до воплощения мечты.... О чем я чаще всего мечтал всю свою жизнь? Смешно кому сказать, но себе можно. Чаще всего ко мне в мечтах приходила находка "нераз­менного пятака" из старых русских сказок. Неужели, я его нашел? Не помню, но обладание "неразменным пятаком" или "неистощимой банковской карточ­кой" типа Мастер Кард логично объясняет мое сегодняшнее благоденствие. А ничего не помню потому, что память от счастья отшибло. Надолго, так, что собственную свадьбу на Ирине не помню, а сейчас осенило, память вернулась во время рыбацкой "зорьки". Может, комар ядовитый больно укусил, я и встрях­нулся! Разве не может такого быть? Рассказы­вают же о других людях, на годы терявших па­мять и вновь обретавших ее по необъяснимым причинам! Чем я хуже их? Забыл и вспомнил, всего делов-то....
4
Тьфу, ну и приснится же такое! - не разлепив толком глаза, я уже расставил все точки над I. Вот, что такое серьезное материалистическое образование, полученное в советской школе, ныне всеми, кому не лень, охаиваемой. Умели учить! На мякине не проведешь! А вот и доказа­тельства того, что я спал, а не съехал вслед за собственной крышей: мой друг те­левизор рабо­тает, я лежу на диване. На своем настоящем диване! А за окном не лесное сказочное озеро с песчаным пляжем, а всё таже обрыдшая питерская весна. Жаль, конечно, что нет там при­снившейся ламбушки с избушкой, но против очевидного и вероятного не по­прешь. Ладно, хватит, надо вставать и заняться стиркой загуб­ленной в луже одежды - завтра в редакцию не в чем будет идти. Да-да, бедно живут рос­сийские журналисты, какими бы крепкими и хорошими профессионалами они не считались. На два рубля за строчку не разгуля­ешься, будь ты хоть талантливее Антон Палыча и всех классиков иже с ним! Что по определе­нию невозможно, хотя.... Всё, пора вставать!
Брошенная одежда безобразной кучей валялась на коврике в ванной, там, где и бросили в сердцах бедо­лагу. Так, прополоскать от крупных комков грязи, слегка отжать и в старую заслужен­ную "Вятку-автомат". Трясется, скрипит, но крутит-стирает старушка, молодец ми­лая! Чтоб я без тебя делал, ума не приложу. Понимаешь, наверное, что если сломаешься, то чинить тебя не на что будет. Вот и стараешься из последних оставшихся сил. Крутись, милая, не подведи. Кому сейчас легко? Только не твоему хозяину. Даже нашей Люське сей­час нелегко - вон, услышала тебя и шустренько спряталась под диван. Побаивается она тебя. Есть, конечно, основания, а вдруг в разнос пойдешь? Поэтому правильно выбранное место - залог собачьей безопасно­сти. Куртку постираем во вторую очередь, чтобы не за­красилась, не приведи Господь! А что это приклеилось к тому месту, где куртка прикрывает начало моих ног? В руках была грязная, слегка помятая пластиковая банковская карта. Ин­тересно, чья это? Я лично никогда не поль­зовался кредитными услугами наших банков, да и не наших тоже. Мне надо свои кровные в ру­ках подержать, пошуршать ими, ощутить радость обладания дензнаками. Кусочек пластика подобных ощущений не давал. А я без них не мог жить и работать. "Всё свое ношу с собой", как говаривали латиняне.... Ну, так откуда у меня этот атрибут успешного человека? Скоре всего, прилип к моей зад..., к джинсам в посещенной поутру луже. "Вот и неразмен­ный пятак из сказки, приснив­шейся мне на диване! Карта, о которой я думал во сне!", - попы­тался я усмехнуться. Я взрослый человек, возраст обязывает не верить во всякую ерунду. По крайней мере, сразу и безоговорочно. Хотя априори был почему-то уверен (себя не проведешь), что находка, чем бы она ни была, изменит мою жизнь. Ну, ни тени сомнения даже в самых потаенных уголках сознания. Будь оно, неизменно бы почувствовал. Так уж уст­роен: по опыту знаю, что пре­дощущение событий редко покидает меня в ре­альной жизни. Правда, надо признать, что к своему шестому чувству я прислушиваюсь редко, чаще поступая приемлемым для себя образом. Шестое чувство или предощущение события..., - я хмыкнул и отложил кусочек мокрого пластика на край ванны.
5
... Еще стоя на карачках в холодной, проклятой мною на все времена луже, я пятой точкой ощу­тил, что произошло нечто, изменившее на уровне подсоз­нания мое восприятие окружающего мира. Вдыхаемый воздух стал суше и значительно теплее, а вода в грязевом озерце, в которое я свергся самым непрезентабельным манером, перестала не­стерпимым холодом жечь растопыренные пальцы, избалованные общением с клавиа­турой компьютера. Еще не понимая того, что подсознание через осязательные ощущения пытается предупредить меня о чем-то таком, чего мое сознание, целиком занятое обыден­ностью выживания, не восприни­мает, озабоченное одним: как бы сохранить остатки муж­ского достоинства, поднимая тело из места его нынешнего пребывания. Я завершил опера­цию по переориентации корпуса в про­странстве и оглянулся вокруг: не было ли свидетелей позора? Слава Богу, вокруг не было не только прохожих, но и привычного петербург­ского окружения. Не было пяти-девятиэтажных "хрущоб", заселивших мой милый райончик, который люди, некогда счастливые обладатели от­дельного жилья, а ныне заложники жи­лищной политики давно ахнувшей эпохи, так и не смогли по-человечески обжить за почти сорок лет проживания. Не было грязных газонов и куцых подо­бий зеленых насаждений, за­лежей прошлогоднего осеннего мусора, ушедшего под гряз­ный снег. На сколько хватало глаз, вокруг раскинулась пустыня, слабый ветер кудрявил вер­хушки тянущихся до горизонта барханов, над которым толи всходило, толи уже садилось не­обычное светило - двойное, нестерпимо яркое и жесткое. Нет, жестокое, поправил сам себя. Я прищурился и отвел взгляд от злого ока, таращившегося на меня с вышины, по­смотрел под ноги, пытаясь вернуть мысли к реальности: ведь я только что свергся в грязе­вую лужу по дороге к метро, значит, под ногами у меня лужа, а не песок, обступивший меня со всех сторон. Лужи, родной, моментально ставшей желанной земной лужи не было. Под ногами, обутыми в не мои ботинки с высокой шнуровкой, с заправленными в голенища брю­ками песочного цвета скрипел песок - я его слышал и видел. Я ощущал его всем телом - ощущал то, чего не может быть! Не может быть потому, что не может быть никогда!!! Мои ножки в весьма клевых "берцах" стали вмиг ватными, позорно подогнулись и меня не стало в окружающем не­реальном кошмаре...
Ощущение жажды было столь сильным, что стало понятнее выражение "язык, как наждачная бумага". Робкое движение отдалось резкой болью в спине, лице и руках. Или там, где должны быть руки, лицо, спина и все остальные части моего тела. Попытка приоткрыть глаза резанула мозг кинжальной болью. Я вновь зажмурился и, немного полежав, осторожно повторил попытку. Сквозь образовавшиеся щелки просочился слабый свет, не обжигающий, к кото­рому я невольно го­товился, а ласковый, приглушенный, источник которого определить не удалось. Я лежал на кро­вати, до груди прикрытый нежным, воздушным одеялом, сквозь круговое окно боковой стены виднелась зеленая ветка какого-то растения, я даже не стал напрягаться, вспоминая его на­звания - знал, что бесполезно. Медленно, с трудом, до меня доходило: и то, что я сошел с ума, и то, что теперь мне светит растительная жизнь в одном из "желтых" домиков, уютно примостив­шихся в питерских пригородах, даже представил слюнявые пузыри на своих губах, когда сер­добольная нянечка будет кормить меня с ло­жечки манной кашкой на воде.... На воде! Мысль о терзающей жажде заслонила все проис­ходящее: я хотел только пить! Словно услышав мой мысленный вопль, сбоку выплыла при­чудливая посудинка с носиком, как у заварного чайника (как я любил в прошлой жизни крепко заваренный чай, почти чифирь из любимого сорта "прин­цесса Канди"! - пришло вос­поминание из ниоткуда), которую держала симпатичная и явно жен­ская ручка с коротко под­стриженными ноготками без следа лака. Искать обладательницу паль­чиков сил не было, зажмурившись от предвкушения, я жадно припал к прохладному носику. Волшебный, холод­ный лимонный напиток, как я тебя обожаю, как воспеваю, как я тебя люблю и лелею.... Вот оно счастье, люди! Я познал его! Что-то прохладное и живительно влажное косну­лось моего лба, протерло лицо - какой кайф! Ну, много ли человеку надо для счастья? Отки­нувшись на подушку или что там было у меня под головой, я благодарно всхлипнул и приоткрыл глаза: оза­боченно сосредоточенное лицо склонившейся надо мной женщины расцвело в доброй улыбке, не скрывающей искренней радости. Прекрасные сочные губы шевельнулись:
- Добегался, дурачок? Ты так меня напугал! Как себя чувствуешь? Кушать хочешь или еще сочку?
Я попытался наметить отрицательное движение головой, но кожа жгутом охватила шею, боль выбила слезинку, образ прекрасной незнакомки затуманился.
- Не двигайся, - донеслось до меня, - лежи спокойно, у тебя солнечный ожог. Я его обрабо­тала, скоро полегчает. Ну, скажи мне, зачем было уходить от вездехода в самый солнцепек, без за­щитного экрана? Первый день на Дюне?
Вопросы благодетельницы текли легко, не осуждая, а жалея меня. Кого меня? Я не понимал ничего из того, о чем меня спрашивала милая спасительница. Какой вездеход, что за дюна такая... Шизоф­рения в чистом виде: сверзившись на грязную земную (!), а не какую-то дюнную твердь, моя личность от удара раздвоилась. Одна, наверно, позорно трепыхалась в питерской луже, вторая жила сама по себе, как ей вздумается. Вот ведь наглость! Что я ей, взлелеянной и выпес­тованной го­дами уважительного общения личности, плохого сделал, почему она вытворяет такое непо­требное со мной? Ну, не сволочь ли?! Убил бы путешественницу, попадись только под руку! И та­кая обида меня взяла, что внезапно обрушившийся сон счел за благо.
6
Посадка прошла в штатном режиме. Индикаторы мигали успокаивающим зеленым огоньком, в командной рубке тишину нарушало лишь тихое, умиротворяющее шуршание кондиционеров сис­темы жизнеобеспечения да редкие голосовые команды автопилота. Вни­мание штурмана Ирины Урмановой - молодой, но успешно делающей профессиональную карьеру в Космофлоте симпатичной женщины, занимали бегущие по монитору компьютера экологического контроля колонки цифр: кислород, азот, газовые примеси, опасные для че­ловека микроорганизмы, уро­вень фонового излучения и прочая, прочая, прочая важная, но скучная информация. До нас на планете побывали многочисленные исследовательские спутники - автоматы, однозначно зая­вившие своим беспокойным хозяевам, что планета ки­слородная, патогенная микрофлора от­сутствует, жизнь в любой опасной форме тоже и если бы не беспардонно слепящее всё на по­верхности двойное местное светило, конфетка была бы, а не планетка. Я включил круговой обзор: на сколько хватало глаз, расстилалось море песка, слабый ветер кудрявил верхушки тя­нущихся до горизонта барханов, над которым всходило необычное землянину светило - двой­ное, нестерпимо яркое и жесткое. Нет, жес­токое.
- Ирина, готовь вездеход. Остаешься вместо меня.
- Слушаюсь, командир, ни пуха, - ответила штурман. Даже головы не повернула! Вот ведь штучка!
- Не заставляй меня посылать тебя туда, куда ты не доберешься!". "Типа шутка", - хмыкнул про себя и пошел натягивать скафандр. "Я первый из людей, кто вступит на эту планету. И ни­какого трепета в душе, возвышенных мыслей, заготовленных исторических фраз, одно слово - рутина. Рутина, она и в Африке, и на Дюне остается рутиной", - ворчал про себя, натягивая ис­подники из термоизолирующего материала. Затем - скафандр. Вот и готов: сделать первый шаг, внеся себя, любимого, в историю человечества.
Гордый покоритель Дюны изнывал от жары. Датчик температуры забортной среды на при­бор­ном щитке вездехода показывал 59 градусов по Цельсию. От изнуряющего жара не спа­сали ни система рециркуляции скафандра, ни теплообменники вездехода. А ведь знали про адский жа­рок милой планетки, специальную технику разрабатывали на Земле, мнили, что придем во все­оружии, мудрые и всемогущие. Тьфу, человечишки. Ничему нас собственная история не учит. Вид картинки обзорного монитора также не поднимал настроения до при­емлемого рабочего уровня - картинка менялась по мере продвижения, но была неотличима от своих предшествен­ниц. Тот же песок, тоже двойное светило, тот же еле улавливаемый взором ветерок на верхуш­ках песчаных дюн. Будто вездеход и не движется вот уже скоро четыре часа! Вездеход едет, анализаторы анализируют, я потею и жарюсь в скафандре и никакого разнообразия. Мозги плавятся от скуки. Или от жары? От жарящей скуки. Не таким представлялся мне первый выход первого человека на горячей планете! Каким не знаю, фантазии не хватало, но не таким точно. Ради чего мчались через полтора световых года, чтобы прокатиться по новой планете, под­твердить добытые автоматами данные, отме­титься в скрижалях и с чувством выполненного долга скучать обратную дорогу? А что для души, спрашиваю вас?! Что внукам рассказывать, друзьям у костра, ведь не поверят, что буднично всё прошло, штатно, подумают, скрытничаю, обидятся. Тьфу, мне это надо?..
"Накаркал, придурок-ок-ок-оооооо...", мелькнуло и пропало. Исчезло окружающее первопро­ходца дюнное бытиё. И сознания не осталось.
Нутро ёкнуло так, что сознание вернулось как пришпоренное. Судя по наклону кресла, в ко­то­ром на ремнях безопасности болталось мое любимое тело в элегантном скафандре выс­шей защиты, вездеход ткнулся в песок под углом градусов сорок. Не меньше. На щитке управления ни одного бодрствующего огонечка. Двигатель, надо думать, заклинило от удара. Но аварийное освещение в кабине работало, что пришлось весьма даже кстати - снаружи было не то, что темно, так, сумрачновато. Ощутил легкий укол и пощипывание в правом предплечье. Стало быть, "доктор" цел и медицинская аптечка работает, лечит хо­зяина, убить которого мало. До какой же степени надо было расслабиться (или распла­виться?) героическому первооткрыва­телю, чтобы не заметить разверзшееся под ногами, то есть гусеницами ущелье, пропасть, как ни назови эту дырку в планете. Еще плакался, что без приключений! Вот тебе приключения - на всю жопу! Правильно бабушка говаривала: " Позвал смерть в гости, будешь на погосте". Мрач­новато, учитывая мое плачевное положе­ние, но в точку. Поухватистей взялся за подлокотники пилотского кресла, весь собрался и дернул за рычаг аварийной эвакуации. Удачно.
Нет ничего более зрячего, чем слепой случай. Ему было угодно привести меня к краю пес­чаной воронки с почти вертикальными стенками, которую и в упор непросто разглядеть, и сверзил вниз на глубину двадцати метров. Он же вознес меня на аварийном эвакуаторе на край песча­ной западни и оставил нежиться под местными солнышками. На большее его воли не хватило. Разбитый вездеход валялся на дне воронки бесполезной грудой брониро­ванного железа, я из­жаривался в поврежденном скафандре с единственной мыслью, столь же характерной, сколь и вечной для российского интеллигента: "Что делать?". Испил во­дички. Мыслей нет. Сильно приложился, соображалка не включается. Еще испил водички. Первая мысль шевельнулась од­новременно с бессознательным движением руки к боковине аварийного эвакуатора, где дол­жен был находиться спасательный комплект десантника. Он там и находился. Настроение улучшилось - положение уже не казалось таким дохлым. От­стегнувшись, я осторожно заглянул в провал. Исключительно для того, чтобы подтвердить умозрительное заключение о кончине железного друга. Не оставалось ничего другого, как только сориентироваться на местности и двинуть свои изможденные четырехчасовым сиде­нием в кресле вездехода стопы в десантных башмаках в сторону той части горизонта, за ко­торым скрывалось место посадки моего звезд­ного извозчика. Единственной земной техники, еще не подводившей меня на Дюне...
Далеко от места падения отойти не дали накатившие со скоростью тихоокеанского цунами су­мерки, столь же стремительно сменившиеся ночью. Темень такая, что при каждом движе­нии физически ощущалась ее вязкость. Дело дошло до ощущения потери ориентации в про­стран­стве, когда понимаешь, что идешь по планетарной тверди, но не исключаешь возмож­ности восшествия на небо. В прямом смысле, без спиритизма. Непроизвольно начинаешь вгляды­ваться под ноги, опасаясь наступить на звезду.... Зачем мучить нежную, без того на­страдав­шуюся психику первопроходца, героя Галактики, будущего кумира молодежи, хо­дившей сегодня под стол на далекой матушке-Земле? Чуть не всплакнул и решил обустрои­ться на ночевку. Из­мученное тело требовало отдыха. И я ему не отказал.
7
Шлем скафандра был открыт, чтобы выпустить в ночную прохладу скопившуюся дневную жару, поэтому проснулся я при первых лучах восходящих светил, добравшихся до неприкрытого светофильтрами лица. Ласковыми прикосновения не были - ожгло, не при­веди Господь! И это ранним утром, что же будет в полдень, в самый солнцепек? Захлопнул колпак, сел на песке, ис­пил водички и чуть не подавился: на песке четко виднелась цепочка следов, сначала прибли­жавшаяся ко мне, а затем прятавшаяся за соседними дюнами. Вот вам, бабушка, и Юрьев день, то есть необитаемая планета! Отпечатки весьма напоминали человеческие размера этак сорок третьего, но какой сапиенс в здравом рассудке будет рас­хаживать босиком по здешней сковородке? Абориген, и, что-то мне подсказывало, весьма разумный. Вероятно, ведущий скромный ночной образ жизни, не обремененный такими предрассудками цивилизации, как зда­ния, заводы-фабрики и прочим, что позволило ему, вернее им, скрыть свое существование от вездесущих по земным меркам анализаторов зондов-разведчиков. Прошляпить на планете ра­зумную жизнь! Хороши помощнички чело­века, сами на запчасти напросились, дайте только срок добраться до базы.
Вжоуууууфшик...- что-то зарылось в песок у бедра. Меня как ветром сдуло за один из двух бу­горков-барханчиков, между которыми я ночью прикорнул. В оставшийся на песке отпеча­ток моего тела тут же навжихивало еще несколько непонятных снарядов и тотчас вжихнуло-аукнуло вскользь по шлемофону. Всё правильно, не высовывайся! Тем более, что ничего не уяснил. Пустыня кругом, гладкая и на мой вкус мертвая. Не искушая судьбу, пригнувшись, я порысил, как мог, в неуклюжем скафандре к следующей дюне, не оглядываясь и мечтая не зарыться но­сом в песок на потеху неизвестным стрелкам. Не будет им легких подарков, будь они хоть три­жды разумные! Пот заливал лицо, система рециркуляции словно бы и не работала на полную мощь - в скафандре становилось невыносимо жарко, душно, противно, а запашок, наверное, начисто выел фильтры, иначе бы они избавили нежное обоняние вла­дельца от едкого запаха пота, вчерашнего и сегодняшнего утреннего. "Так пойдет дальше, буду запахи по номерам сор­тировать, как Шанель духи", - хмыкнул с досады на опозорив­шуюся технику, от исправной ра­боты которой здесь зависело не только состояние носового аппарата, но и самоё жизнь обла­дателя тонкого нюха. Меня! До того, как я успел спрятаться за уже недалеким песчаным взгор­ком, вжихнуло последний раз, по затылку. И в мир пришла тишина...
8
Комар зудел над ухом, правым, нет, левым..., короче, вокруг головы, отвлекая от тяж­ких дум, назойливо мешая сосредоточиться. Все мои размышления в лодке на озере све­лись к одному. Ничего я не забывал, просто потому, что нечего было забывать. Я здесь, по­тому что я здесь и нигде больше. У меня жена Ирина, дом на озере, машина, вероятно, деньги в банке на краси­вую жизнь в сказочном лесу, может быть и дети есть. И профессия с работой. Откуда я знаю?! Ну и ладно, будем учиться жить в новых условиях. Могло быть и хуже. О чем мне сожалеть в той жизни? О постылой хрущобе, ставшей моим домом, о радо­стях бытия с наполовину парали­зованной мамой и потерявшим после инсульта реальное отношение к про­исходящему отца? О бессонных ночах, проведенных в размышлениях о смысле жизни, о судьбе сына, мечущегося между мной и своей мамой, моей бывшей женой? О несправедливости, с которой устроена реальность трудовых отношений в современном обществе, из которой проистекают мои мизерные гонорары, ну никак не позво­ляющие достойно прожить с тем багажом, какой нако­пился у меня к сорока четырем го­дам? Тьфу, и растереть! Короче, по боку все раздумья-вспоминания и наслаждаемся жиз­нью, как она есть, а не была где-то, когда-то, у кого-то..., ба­лую себя столько, сколько по­лучится.
Я обернулся на звук автомобильного мотора, донесшегося с берега, приложил козырьком руку от солнца и увидел у своего дома лихо выскакивавших из черного, блестевшего, как навозный жук, джипа молодцов в одинаковых костюмах. Сердце ёкнуло и зачастило в пред­вкушении не­приятностей. В гости добрые люди таким манером не приезжают! Включил ло­дочный движок и аккуратненько, прячась в тени от нависавших над озерным берегом веток деревьев и прочей буйной растительности, двинулся к нежданным гостям. Хотя, какие они мне гости? Запутался, Алекс, да ладно, дайте время, разберемся, лишь бы не пропасть тут, не сложить буйную голо­вушку любиииииимую мааааюююю...
Приткнув лодку носом к береговым кустарникам метрах в пятидесяти от дома, я крадучись, как научился в детстве по фильмам с героическим индейцем Гойко Митичем - сколько лет прошло, а помню! - двинулся вверх по утесику с таким расчетом, чтобы зайти в тыл собственного оби­талища, ко­торый посетили неведомые гости. Знать их не знаю и век бы не знал! Почему не дадут спокойно предаться озерно-лесной идиллии, уроды? Крадись теперь, выясняй, что этим быкам надо! Определение "быки" к гостям подходило как нельзя лучше и не вызывало внутреннего про­теста, как обычно бывает со мной, когда в голове всплывает нелестный эпитет к кому-либо, даже незнакомому человеку. Издержки воспитания, ничего не подела­ешь. Не могу я плохо от­носиться к человеку, самому задрипанному, всегда жду чего-то хо­рошего от окружающих меня сограждан. Откуда беда такая? Ведь и Чеховым не увлекался, которого, как известно продви­нутому среднему поколению, вбивали в бедные головушки учителя наряду с прочими русскими классиками от литературы. И добились таки своего, иначе, отчего на всю жизнь засела в го­лове чеховская мысль о том, что к людям надо отно­ситься так, как бы ты хотел, чтобы они от­носились к тебе? Неисповедимы пути мысли в бедной головушке. Откуда что рождается? Тайна сия велика есть до сих пор и человеку прежде стоило бы разобраться в себе родном, а уж по­том покорять планеты и звезды. Ну, да ладно, вот уже стена моего дома, из чуть приоткрытого окошка доносятся глухие голоса. Мужские. Вежливые. Ирины не слышно. Подобравшись к са­мому подоконнику, я весь, как принято в подобных ситуациях, обратился в слух. И не прога­дал...
- Как ведет себя подопечный? - донесся приглушенный мужской баритон. К кому был обра­щен вопрос стало понятно после недолгой паузы: почти сразу зазвенел Ирин колокольчик, вызвав­ший в груди неожиданную волну тепла и ласки. (С чего бы?).
- Как мы и предполагали. Он пытается освоиться в предложенных ему условиях, заметно муча­ется, пытаясь осознать происходящее, постоянно копается в собственной памяти, но, на­сколько позволяют судить показания приборов дистанционного инструментального кон­троля и данные визуального наблюдения, пока безуспешно. Сколько продлиться сумереч­ное состояние памяти, я предсказать не берусь. Не исключаю возможности, что придется прибегнуть к по­вторному ментоскопированию.
- Хорошо. Будь внимательна, не пропусти момент истины. Это очень важно. Где он сейчас?
- Позавтракал и уплыл на тот берег. Делает вид, что обожает рыбалку.
- Нам пора, - вмешался в разговор другой мужчина и до моего слуха донеслось легкое по­скри­пывание половиц. Пора было уносить ноги и я, не долго думая, рванул через кусты к ос­тавлен­ной на берегу лодке. Было о чем подумать! Ох, лучше бы не было, ну, чем мне плохо было, ко­гда барахтался в родной земной луже, зачем клял всё и всех, подумаешь, велика беда, в лужу грохнулся, так не в первый же и не последний, надеюсь (хочешь надеяться - ехидно подправил мерзкий внутренний голосок), раз. Запыхавшись, плюхнулся на днище лодки, и подтянул ее за ветки куста к самому берегу - только бы меня не заметили! Только б не засекли! Что же со мной твориться, черт возьми!!!
9
Почему человеку не живется спокойно? Сиди себе на родной планете, наслаждайся люби­мым солнышком, лови рыбку, попивай пивко с водочкой под настроение, ходи с друзьями в баньку, создавай семью - ячейку общества, расти детей - достойную смену. Короче, сопи в тря­почку и радуйся безоблачному житию. Нет, вечно человеку неймется, свербит в извест­ном месте, не дает спокойно сидеть и просто жить. То с дубинками в набеги на соседей бегали, немного подросли - рванули звездные дали покорять. На кой? На Земле места пока всем хва­тает. Жвачки для всех - не пережевать. Не сиделось тебе, Леха, вот и барахтайся в песочке, уворачивайся от невидимых стрелков. И откуда они только взялись на мою голову, что я им сделал, ишь как взъелись на великого первопроходца? Гостеприим­ством стрелки точно не страдали, их снаряды вжихали всё ближе и плотнее. Оставаться на месте становилось опас­нее, чем рвануть по песочку к родному кораблю. Если смогу добе­жать, то Ирина активирует пассивную защиту судна и тогда посмотрим, чья возьмет! А то расстрелялись тут по безобид­ной мишени. И все потому, что не могу я ответить адекватно, выстрелом на выстрел. Стро­жайше запрещено всеми действующими в Космофлоте инст­рукциями и приказами, расписав­шими до мелочей первые контакты с инопланетной жизнью, в том числе и разумной. Вести кос­молетчику предписывалось по Гиппократу - сам умри, но инопланетнику не навреди. Сопротив­ляться предписывалось исключительно только при прямой и непосредственной угрозе жизни контактера. Вот бы этих писак сюда! "Но как жить-то хочется!" - отчаянно забилась мысль и я рванул к соседней дюне. Вжиги неприятельских снарядов утроились - аборигены боеприпасов не жалели и, во чтобы-то ни стало, желали в меня попасть. Чудаки на букву "М". На мне ска­фандр высшей защиты, если бы вы еще по­нимали, что это такое.
Гордыня великий грех и почти всегда наказуема. Хваленая высшая защита не помогла, ко­гда самый меткий абориген ухитрился влепить в меня свой снаряд. И в мир пришла ти­шина... Соз­нание сохранить удалось с трудом, но ноги подвели, обмякли и тихонько опус­тили измученное тело на жгучий песок, чей жар пробирал сквозь все предусмотренные за­щитные слои спецкос­тюма. Пот заливал глаза, голова кружилась и болела, поэтому при­шлось поднапрячь зрение, чтобы хоть немного разглядеть приближающиеся ко мне фигуры. И вовсе они не голые, просто костюмы плотно облегали все контуры их поджарых, мускули­стых фигур, очень напоминавших наши, человеческие. Лица скрывали маски с раструбами по бокам, в руках каждый держал что-то, ассоциированное моей памятью с обычным зем­ным автоматом. Вроде старинного Калаш­никова. Было такое самое массовое и надежное орудие убийства себе подобных во времена моего деда. Как недавно это было! И это было последнее, о чем смог подумать - одна из таин­ственных фигур наклонилась ко мне, совер­шенно человеческой пятипалой рукой открыло за­брало шлема и прикоснулась некой коро­бочкой к моей щеке. И я тут же выпал из окружающей меня действительности....Ну, и фиг с ней!
...Вокруг волновалась мелкой рябью озерная гладь. Солнце немного склонилось к западу и перестало напекать мою макушку, не обремененную густой растительностью - наследст­венная черта всех представителей мужской линии моего рода. Удочки торчали в стойках по бортам лодки и их никто не беспокоил - не было клева с самого утра, когда удалось взять несколько приличных рыбин. Потом - как отрезало. Если по уму, то давно пора возвра­щаться домой.... Надо лишь припомнить куда: в холодную грязную лужу на Земле, в домик на берегу карельской ламбушки или в жгучие пески какой-то Дюны? Вот ведь и название-то из романов Френка Гер­берта! Чушь явная происходит и не дает вырваться... Темное и зло­вещее давит на мозги, не дает времени осмотреться, подумать, развести ситуацию...
10
"Объект выходит из-под контроля. Требуется экстренное вмешательство. Время при­нятия ре­шения 4,68 стандартных секунды. Срочно введите код для ментосканирования."
"Код Юзер 2110 Алекс де Сад".
"Код принят. Начинаю сканирование с последующим наложением ложной памяти. Время испол­нения 11,2 стандартных минуты".
"Процесс завершен. Объект Юзер 2110 Алекс де Сад взят под ментоконтроль. Время ста­бильного воздействия 3,43 стандартных часа".
11
Сквозь светофильтры пробиваются нестерпимые лучи дюнного светила. Я лежу на спине, но четко осознаю: бренное тело передвигают в пространстве помимо воли его хозяина. Скосив глаза, по­нимаю, что лежу на некотором подобии носилок, которые двигаются сами по себе. Мои охран­ники-аборигены движутся по обеим сторонам носилок, никак не способствуя их движению. На меня также ноль внимания. Ну, не очень-то и хотелось. Дураку ясно, что не­прошеного внима­ния не избежать. А дураков в пилоты не берут! Еще надоест общаться не­понятно с кем! А везут меня на агрегате типа земного гравишюта, о разработке которого я краем уха слышал на Земле перед вылетом. Вот и дикари с песчаной планеты! Мы еще только придумываем меха­низмы, использующие для работы силу гравитации, а эти уже во всю силу планетарного притя­жения используют! Обидно за прогрессивное человечество. Ведь считаем себя самыми ум­ными и продвинутыми, а тут облом. Да еще какой! Но пока только для меня, отдельного пред­ставителя великого человечества, потому что начисто от­сутствует уверенность в том, что представится возможность рассказать о технических дос­тижениях обитателей далекой Дюны кому-либо. Даже Ирине, которая сейчас скучает на на­шем кораблике, затерявшемся в бес­крайних песках. И еще сутки будет скучать, как догова­ривались перед моим походам по про­сторам планеты, оказавшейся столь нетерпимой к пришельцам.
Я уверен, что нетерпимость - плохое качество. Надеюсь, не только для людей. Ведь еще Бог терпел и нам велел. Так и терпим друг друга тысячи лет, живя бок о бок, создавая и разрушая великие земные цивилизации, рожая детей и хороня друзей по завещанным предками религи­озным обрядам, доказываем друг другу, кто лучше: немец или еврей, рус­ский или чеченец, ка­толик или мусульманин...Кровью заливаемся, а остановиться не можем. Даже сейчас, когда ООН стала признанным правительством земного со­дружества государств, а наши космолеты долетают даже вот до этой самой долбаной Дюны. Технический прогресс да­леко опередил прогресс духовный, нравственный, моральный, а мы, как слепые кутята, ничего не видим и не хотим понимать. Как вчера с дерева спустились и на радостях от прямохождения схватились за дубинки, так и боимся с ними расстаться. Печально всё это, человеки... Носилки плавно остановились, прерывая поток драгоценных мыслей землянина на враж­дебной планете. Не время философствовать! Ты - герой, по твоему поведению будут судить обо всех землянах, нет у тебя права расслаб­ляться и самое время принять мужественное вы­ражение лица. Принял, но никто не обратил внимания. Вероятно, старший в группе захват­чиков поколдовал над компактным пуль­том, укрепленном на его левой руке, и песок под нами стал медленно опускаться вниз, увле­кая нашу дружную компанию в темные недра неразгадан­ной планеты. Скоро всё прояснится. Быстрей бы уж. Надоело притворяться безобидным, лас­ковым и пушистым! Прямая угроза жизни первопроходца имеется? А то! Ну, и не серчайте.
Драка была жестокой, но короткой. Оказавшись в просторном подземелье с тусклым освеще­нием, не позволяющим оценить его масштабы, я, еще лежа на гравишюте, въехал десантным ботинком в скулу ближайшего ох­ранника, вскочил с ложа и ринулся на второго...Яркая вспышка, жгучая боль в груди и чер­ный провал сознания. Возвращение в бытие было удивительным. Я лежал на берегу лесного озера в том самом при­киде, что был на мне на недоброй памяти Дюне, страшно болела грудь, гудела голова и вообще жить первопроходцу не хотелось ни капельки. Какая же это жизнь?! Маета одна. Да неприятно­сти. Но человек потому и стал человеком, что в процессе эволюции научился управлять своими действиями, соразмерять свои возможности с постоянно возникающими желаниями и всегда находил способ удовлетворять растущие потребности с минимумом вложений, эксплуатируя природу и изобретая всё новые орудия труда, которые верой и правдой служили ему, сменяясь по мере роста человеческих амбиций. Нам ведь всегда чего-то не хватает, всего мало, как уже говорил - свербит в известном месте. Вот теперь к звездам летаем. Весь путь нашего разви­тия - это преодоление. Борьба маленького чело­века с большими трудностями, незамет­ная, но в итоге миллиардов усилий складывающаяся в звездный путь человече­ства, со всеми его недостатками и достоинст­вами. Мы - люди, мы такие, какие мы есть.
Полуобморочные рассуждения прервала вполне практичная мысль: "Где я?". Нужно было ог­лядеться, но в голове раскручивался такой туман, что, сколько я не вглядывался перед собой, ничего понять не мог. Перед взором, сменяясь, виделась то симпатичная карельская лам­бушка в окружении вековых сосен и покачивающейся у противоположного бережка лод­кой с рыбаком; то грязная холодная лужа, окруженная городским пейзажем; то вдруг наплывало жесткое сияние двойного светила и грязная водица прямо на глазах пре­вращалась в мелкий, словно пыль, песок. Я даже ощущал его хруст на зубах. И все видения кружились в потустороннем мареве, струящемся, изменяющим контуры виден­ного, перели­вающимся, с редкими проблесками то ли далеких звезд, то ли лесных светляч­ков. (Причем тут светлячки, я, будучи горожанином, даже не представляю, как они, эти свет­лячки, выглядят). Неожиданно сквозь калейдоскоп картинок вблизи моего распростертого тела прорисовался человеческий силуэт. Прищурившись, опознал в фигуре женщину, и не просто какую-то там представительницу слабого пола, а Ирину, мою жену из второй (или ко­торой там по счету?) жизни на озере. Слава тебе, если ты есть! Наконец-то нашелся чело­век, который мне все рас­скажет, разъяснит и поможет. Ведь подобное поведение близкого человека казалось мне та­ким естественным! Я улыбнулся и попытался протянуть к стоящей надо мной Ирине словно налитую свинцом руку. Да так и замер. Рядом с Ириной из ниот­куда стали возникать мои охран­ники с Дюны, всё в тех же облегающих костюмах, но без уродливых масок с раструбами по бо­кам. Я впервые увидел их лица и почему-то не уди­вился, что передо мной один за другим мате­риализовывались существа с вполне человече­скими лицами. Я даже ощутил некоторое раз­очарование - какие же они инопланетяне? Люди как люди. Нормальные мужики со следами дневной щетины на подбородках и внима­тельными, хоть и усталыми глазами. Вот только их цвет.... У всех был нетипичный, вернее, невозможный для землян цвет радужки - светложел­тые с яркой красноватой каемкой. Я вгляделся в лицо Ирины - в светложелтой глубине ее глаз мелькали красные искорки, на­помнившие мне проблески светлячков (или далеких звезд) над озерным маревом.
12
- Что вам от меня надо? - сумел прохрипеть я, стараясь придать голосу мужественные интона­ции, считая их самыми подходящими в сложившейся ситуации для героя - первопро­ходца. Мои усилия не оценили. Ответа не последовало, лишь слегка наклонились головы моих преследова­телей, что, вероятно, должно демонстрировать повышенное внимание к моей персоне. - Чего надо?! - уже почти простонал. Вперед выдвинулся мужичок, чем-то напомнивший мне моего шеф-редактора из земной журна­листской жизни, внимательно осмотрел меня, протянул руку и сильно тряхнул за плечо, что тут же отдалось болью в израненной груди. Я не успел возмутиться столь бесцеремон­ным отноше­нием к драгоценной персоне землянина, как до слуха донесся скрипучий, сма­хивающий на коз­линый, но такой сейчас родной голос моего газетного шефа. Скорее всего, окончание фразы.
- Мне надо, чтобы ты не спал на рабочем месте! Где интервью с психологами? Обещал
еще утром на стол положить! Или через полчаса текст у меня, или получишь арбуз по самое не­куда!! Понял?!! - взвизгнул шеф напоследок и покатил в сторону своего кабинета. Кстати, шеф был единственным в редакции обладателем собственного кабинета, все остальные: журнали­сты, рекламные агенты, наш дизайнер, выпускающий редактор, приходящий на полставки ис­полнять обязанности бильд-редактора фотограф Василий Иванович со всем своим бардач­ным хозяйством, в котором никто, кроме его создателя, разобраться не мог, ютились в одном поме­щении, чуть большем, чем кабинет шефа. Терпеть было можно, но только до той поры, пока в редакцию не вваливались многочисленные нештатные авторы и прочие графоманы, мигом за­полнявшие собой остающееся от нас свободное пространство. Но особенный кошмар наступал в подписную страду: финансовый директор экономил на всем и каждый год объявлял о воз­можности подписки прямо в редакции по демпинговым ценам. И что бы вы думали? Находи­лись чудаки, и немало, которым было не лень тащиться в редак­цию, чтобы оформить подписку на нашу газету со всеми приложениями, а мы бросали ра­боту и всеми силами изображали гос­теприимство, чуть ли не облизывая обожаемых под­писчиков. А куда денешься? Кушать хочется всем и всегда, даже нашим худосочным, сидящим на вечных диетах рекламисткам, которые, спасибо им, старались выезжать к рекламодателям в офис, а не тащить их в нашу убогую редакционную обитель творческой мысли и яростно декларируемой независимости от всего и вся.
С заметным опозданием до моего загнанного мозга дошел смысл сказанного шефом. Арбуз получать не хотелось, прелести названного процесса проходили неоднократно, знаем, но и врубиться с ходу в профессиональную жизнь не удавалось: сознание металось между тем, что происходило со мной сию минуту, и тем, что было секунду назад. Господи, не дай бедолаге с ума невеликого сойти! Пригожусь ведь тебе еще, но только в ясном уме и трезвой па­мяти! Если бы было возможно жить без дензнаков, то лучшей профессии, чем журналист, пред­ставить невозможно. Выбрал тему, которая греет, и твори! Но серые будни современной жизни в условиях дикого капиталистического общества для творчества остав­ляет мало времени. Творчество (?) на конвейере, каким его задумал еще Форд - основатель кровососущей сис­темы эксплуатации наемных работников - вот наша судьба. Шеф не спрашивает, нравится тема или нет. Получил ее в зубы, искренне поблагодарил, чуть не пе­реламываясь в поясе, и вперед, чтобы к указанному сроку на-гора было выдано N-ное коли­чество качественных строк. Иначе, как вы уже слышали, получишь "арбуз по самое некуда" или вылетишь на улицу незави­симым журналистом. Так и живем, вздохнул я, взял дискету и распечатку интервью с психоло­гами, которое закончил еще вчера, и двинул к грозному шефу. Уже у двери осенило: как я могу быть здесь, если утром по пути сюда грохнулся в лужу, вернулся домой, отзвонился этому самому шефу и остался балдеть дома?...
13
"Внимание! У объекта Юзер 2110 Алекс де Сад сбой в наложенной памяти. Объект выдает ре­альные воспоминания, ментоконтроль снижен до 62%...57%, процесс грозит не­обратимостью. Необходимо срочное вмешательство! Срочное вмешательство! Порог воз­врата объекта к ре­альности через 9 стандартных секунд, 8, 7, 6..."
14
Саднило за левым ухом. Сквозь звенящую вату в ушах донеслось Ирино восклица­ние: "Успели! На последней секунде!!". В ее голосе клокотали столь сильные эмоции, что я счел за благо по­лежать с закрытыми глазами еще пару-другую минут. Не приведи Господь попасть под горячую руку любой женщине, а уж если теперешняя Ирина хоть отчасти схожа по темпераменту с моей бывшей женой Ириной, то опасаться жизненно важно вдвойне и втройне! Уж я-то знаю. Непол­ные десять лет семейной жизни низвели мой юношеский идеал Женщины с возвышенного пье­дестала и научили меня многому. В том числе разби­раться в малейших нюансах женских голо­сков, как бы бархатно шелковисто они не зву­чали. Продолжая прикидываться холодной тушкой, я позволил взвалить себя на гравишют и приоткрыл левый глаз незаметной щелочкой только тогда, когда явственно скрипнули двер­ные петли. Понятно, меня аккуратно вносили в мой (в какой жизни?) двухэтажный особнячок на ламбушкином берегу. Побывав в нем утром, я не ожидал увидеть внутри домика ничего для себя нового и собрался было и далее прикиды­ваться холодной тушкой не первой све­жести (44 года все - таки возраст и для мужика), но реза­нувший сквозь щелочку приоткры­того левого глаза яркий белый свет заставил сначала крепко зажмуриться, а затем широко распахнуть свои окна в окружающий мир. Какой же ...нереальный он был, этот мир вокруг меня! Стены потеряли свой прежний прямолинейный вид, вместо окон вдоль всей стены шел толи гигантских размеров иллюминатор, толи обзорный экран или плаз­менный телеви­зор неслыханных размеров. И по нему что-то показывали. Приглядевшись - я уже не прики­дывался хладным трупом - к застывшей картине, вернее сказать, очень медленно переме­щающейся, различив некоторые детали фантасмагорического видения, я поневоле просто по-бабьи сомлел. Я пялился в черную бездну космоса, такую, как в фильмах Джорджа Лу­каса - манящую, загадочную, бредовую....И бредил в избушке не я один.
Спутники Ирины осторожно подхватили меня и легонько переложили на нечто мягкое, кото­рое недолго повозилось под моим телом и замерло, дав мне ощущение абсолютного ком­форта. Эх, если бы мой домашний диванчик был таким...перинно-мягким, обволакивающе-удобным. Но где он, этот диванчик, пусть продавленный и скрипучий, но в моем доме в ми­лой "хрущобке"?! Одиноко мелькнувшая здравая мысль привела только к тому, что в мозгах запур­жился темный, зловещий туман, голову заметно сдавило и, совсем не по-геройски ох­нув, я напряженно за­стыл на уютном лежаке. Замер в ожидании. Каким будет продолжение "марлезон­ского балета"? Страшно интересно. Или так интересно, что от страха пот прошибает. И землянину-первопро­ходцу не перед кем стыдиться своей слабости. Другой бы уже пузыри от ужаса пускал, а я держусь молодцом, ну, почти молодцом-удальцом. Знай наших, нехристь инопланетная!
А в это время трое этих нехристей столпились вокруг туманного куба, внимательно разгляды­вая всплывающие и медленно исчезающие в круговороте наполнившей куб субстанции нечет­кие картинки. Вот материализовался пейзаж Дюны, чуть поколебался и растекся в милую сердцу картину лесного озера с уютным домиком на далеком берегу (у меня аж глаза потеп­лели и слегка увлажнились: как мне было там хорошо!), но тут озерная гладь вспучилась орущей мордой моего шефа, по рыбьи судорожно разевающего рот, от чего по озеру пошли волны, вмиг достигнув размеров цунами и лихо смыли сказочный домик. Куб тотчас почер­нел, став ан­трацитово непроницаемым. Потеряв к нему интерес, я скосил взгляд в сторону Ирины (буду ее так называть, они мне не представлялись!), которая, изредка что-то говоря стоящему рядом четвертому нехристю, быстро стучала пальчиками по клавиатуре - мне ли не узнать клавиатуру компа, даже если его эргономика весьма оригинальна. На меня все присутствующие ноль вни­мания. Даже обидно! Перед ними геройское поведение демонст­рировать, что перед свиньями бисер метать. Изящные (надо быть правдивым) манипуляции ириных пальчиков явно имели отношение к моей бедной головушке, потому что хоть и невеселые, но собственные мысли в ней мед­ленно сменялись дурацкими видениями или, как их, мыслеобразами. Кажется, о них Ирина говорила со своим напарником у терминала. И не надо меня стыдить! Уши то мне никто не затыкал, сле­довательно, я не подслушивал, а добывал развединформацию, как и учили в подготовительном центре ФСБ на Сумбаве. Или ментообразами? Да, хрен редьки.... Это был последний само­стоятельный всплеск мыслительной энергии героя-космолетчика.
15
...Вокруг было мокро. Мокрыми были голова, руки, туловище, ноги до самого послед­него пальчика, мокро было... всему. И как могло быть иначе, если я болтался по самое не­куда в те­плой воде бескрайнего водоема незнамо где и неизвестно как здесь очутившись. Но, хвала учителям, я был спокоен, как и полагалось гордому представителю земной цивилизации в трудных обстоятельствах. Вернее, стеснительных. Не приведи Господь, кто-ни­будь подплывет меня спасать, а гордый землянин - голый. То есть абсолютно обнаженный! И неизвестно для чего болтающийся посреди океана, явно не меньше эта лужа, где я не­презентабельно болта­юсь. Хотя перед кем выпендриваться? Ау, нет никого! Тьфу ты!! А вода-то соленая. Точно океан. Интересно, акулы в здешних водах водятся? Или еще какие хищные твари? Подкрадутся под водной гладью, да и отцапают самое дорогое, без чего до­мой и возвращаться не стоит. Нежно-зеленого оттенка вода хорошо поддерживала мое тело в себе, что позволяло не особо напрягаться в борьбе с силой притяжения ко дну и, вос­пользовавшись такой удачей, я начал неспешно оглядывать доставшиеся мне морские вла­дения, медленно крутя свое тело по часо­вой стрелке. Так, на севере ничего не видно, вос­точная сторона ...ничем не порадовала, а вот на юге, да, точно, вдали виднелось некое воз­вышение, напомнившее мне одинокий зуб. Как ни вглядывался, больше ничего разглядеть не удалось. Зуб и зуб, торчит и торчит. Кому какое дело? Воткнули и торчит. Единственная твердь на океанской глади. Раздражает. Манит. И на­плевать ей на голого пришельца! Мало ли всякой мелюзги болтается в здешних водах. Обра­щать на всех внимание - жизни не хватит. Это я так объясняю себе поведение Зуба. С большой буквы потому, что в моей си­туации зауважаешь плевую кочку на болоте. А тут этакая грома­дина, где хватит места для всякой твари, да еще и по паре, а уж мне - то раздолье. Обсушиться, отдохнуть, поискать, чем тело прикрыть, может и покормит кто. Чем-нибудь, хоть сухариком, хоть плесневелой корочкой. Голодная слюна заполонила рот и я злобно сплюнул. Жрать страсть как хочется! Как в былой семейной жизни.
16
"Внимание! У объекта Юзер 2110 Алекс де Сад частичное наложение реальных вос­поми­наний на внедренную ментограмму. Нужна дистанционная коррекция".
17
Это я сейчас журналист, уже десять лет. Будучи молодым и женатым, я работал в со­вет­ской поликлинике цеховым врачом-терапевтом. За 125 рэ в месяц минус налоги и проф­парт­взносы. Прием с восьми утра, шесть часов с одним пятнадцатиминутным перерывом, до со­рока больных за смену, средний возраст пациентов - 55, зимой кошмар с раздева­нием-одева­нием; кашель, сопли, слезы, ругань, стоны круглый год - это реалии работы врача второй по­ловины 80-ых годов в России. Как бывшим коллегам работается сегодня - знать не хочу, зол на них очень. В чем они сами и виноваты. После работы - бегом домой, где меня ждала молодая жена Ира и маленький сын Артем. Вознесу тело на пятый этаж и с порога начинается, нет, не "Иди обедать", а "Леша, сделай Теме творожок, пора кормить", "Ленька, включи стиральную машину, мне некогда", "Ты Тему покормил?", "Сходи с сыном погуляй, у меня голова болит", "Ленька! У нас картошка (хлеб, сыр, молоко - на выбор) кон­чилась, сходишь!". Утвердительно. Прибегаю с мешком картошки в зубах, едва успеваю на­брать в грудь воздуха, как раздается: "Пора к донору идти!". Дело в том, что моя благовер­ная не захотела кормить малыша грудью и пришлось искать женщину-донора молока, не помню уж, во сколько оно мне обходилось. Потом купаемся, вместе с сыном ужинаем, чи­таем сказки и баиньки. Точнее, сыну баиньки, а у его папы еще дела, которые никогда было не переделать. Ночь проходит с двумя-тремя перепеле­наниями сына, в шесть подъем на первое кормление сына и на работу. Ну, чем не тихое семей­ное счастье? Не понимаю од­ного: почему жена сердилась, что мало обращал на неё внимания по ночам (один из ее ар­гументов при разводе)? Я жил так, как мне позволяли постоянно ме­няющиеся обстоятель­ства, мне было и хорошо, и очень плохо, как и всем из моего поколения, но чудно человек устроен, удивительно: спустя годы холостяцкой жизни мне вспоминается только хорошее. Но жениться больше не хочу!
18
"Коррекция выполнена. Результат положительный".
19
Злость остудила накатившая волна, плеснув в лицо горсть соленых брызг. Откуда волна в штилевом океане? Протер глазки и понял: ко мне на всех парах катила некая посу­дина непо­нятной конструкции. Вот и начинаются приключения пионера звездных далей на водо-водяной планете, словно вынырнувшей из романа Александра Громова. У него на Ка­пле чувачок кувыр­кался? И мне где-то уже не хватало приключений на всю зад..., на Дюне?! Капля - Дюна, вода и пламень, из огня да в полымя. Стоп. Свободные ассоциации до добра не доведут. Пока ситуа­ция непонятна, мыслям должно "летать нызенько-нызенько", по­ближе к бренной ... воде. Ну, так кто там ко мне катит-спешит-надрывается по глади океан­ской?
Приближающуюся конструкцию можно было описать как надутый эллипс с пупочкой рубки наверху. Подшустрив ко мне метров на пять, конструкция тормознула и умиротворенно за­кача­лась на мелкой зыби. Люк откинулся и я уже было приготовился к встрече со своими старыми приятелями-нехристями, но к удивлению присутствующих (меня, родного) из про­ема показа­лась...лягушачья морда гигантских для земноводного размеров. Не меньше моей. Ловко вы­прыгнув на слегка притопленную палубу посудины, визави оказался дейст­вительно лягушкой. Зеленой, в зеленом бронежилете, зеленом комбинезоне, зеленых "бер­цах", с зеленым автома­том в руках и по-лягушачьи выпученными глазами за зелеными за­щитными очками. Приглядев­шись к гостю, я решил, что она скорее не лягушка со Средне­русской возвышенности, а афри­канская квакша. Таже лягуха, только не русская. К тому мо­менту, когда на палубу вылезла вся квакушина команда, я про себя переименовал планету из Капли в Квакшу. И не стал сопротив­ляться, когда меня выразительным поворотом авто­матного дула пригласили посетить их вод­ный транспорт. По любому лучше, чем болтаться в воде до второго пришествия. Герои лягушат не боятся!
Сидя в крохотной каюте, выдержанной в болотных тонах, со связанными перед собой ру­ками, мне не оставалось ничего другого, как только смиренно ожидать уготованного мне бу­дущего, лениво вслушиваясь в перестук дизельного движка лягушачьей посудинки. Раздол­бан­ный дизель что на Земле, что на Квакше стучит одинаково. И навевает тоску. В моем случае - по Родине. Вы когда-нибудь пытались разделить понятия Родины и Государства? Попытайтесь, не для начальства - для себя. Интересные мысли возникают сразу, как только дашь себе труд за­думаться. И понимаешь, что вопрос покруче, чем про смысл жизни или о спор­ной первичности яйца перед курицей. Но в отличие от риторичности последних, первый стоит того, чтобы поис­кать на него ответ. Не пожалейте времени на рассуждения, ведь от того, ка­ков будет вывод, напрямую зависит личная самооценка, позициони­рование в обществе. Если короче, то сформируется отношение к жизни, в которой ты станешь либо человеком, либо "тварью дрожащей". Я давно на­шел ответ и те­перь никогда не смогу отождествить Родину и государ­ство. Хотя бы потому, что государства приходят и уходят, а Родина остается. Плохая или хо­рошая, мать или мачеха, но она - моя Ро­дина. Может быть, понимание простой истины и помо­гает мне в роли героя-первопроходца, поко­рителя диких планет. Вот и сейчас положение хуже плачевного, но пленившие меня квакши никогда не порадуются виду хнычущего землянина. Сберегая свое личное достоинство, я отстаиваю честь Родины, пославшей меня в звездные дали. Только так! Приободрившись, я стал терпеливо ждать продолжения приклю­чений, которых мне когда-то очень не хватало, дураку. Прошло уже прилично времени, часа два, как меня сюда запих­нули, и по всем прикидкам, путешествие должно скоро подойти к логическому концу - кроме как к Зубу, мы двигаться никуда не могли. Хоть мои захват­чики и земновод­ные, но ведь и они не могут бесконечно долго болтаться в воде. Лично меня уже стало по­немногу укачивать и хотелось ощутить под ногами какую-нибудь твердь, согласен и на искусственную, только побольше и поустойчивей этой посудинки.
Бог меня услышал: легкий толчок, затихающий скрежет и плавсредство остановилось. Спустя минуту дверь в каюту рас­пахнулась и на пороге (или как там моряки его называют?) выросли две лягушачьи фи­гуры с автоматами наперевес, гротескно напомнившие мне земных спецназовцев из группы силовой поддержки, проснувшихся после новогоднего маскарада. Защитных очков на мор­дах не было, и меня охватила тревога узнавания: у этих квакш были желтые глаза с красной каемкой, которые мне напомнили...Ерунда! Там были если не люди, то наверняка антро­поиды, а здесь? Плюнуть и растереть!
Неожиданно зеленые спецназовцы не проквакали, как от них по логике и ждали, а произ­несли нормальным человеческим голосом довольно вежливую фразу:
- Прошу вас встать, пришелец, и проследовать за нами.
- Куда?
- Прошу вас встать, пришелец, и проследовать за нами. (Сломанный патефон, не разумные су­щества).
- Да куда проследовать-то? И что будет, если не проследую?
В третий раз фразу не воспроизвели, лишь убедительно качнулись два автоматных дула, ис­ключив любые возможности компромисса. Ждать ответа было изначально глупо. Зачем я их раздражаю? Какая мне польза? Никакой, кроме реального шанса накликать лишних неприят­ностей на мою лихую головёшку. Я молча встал и последовал за охранниками. В коридоре никого, во­круг веселенький болотный колер. Оптимистично, ну да на вкус и цвет товарищей нет. Напри­мер, зона релаксации в моей каюте на корабле была обклеена видами пшенич­ных полей с рус­скими березками. Наверняка, лягухи обплевались бы от увиденных земных пейзажей. Моих лю­бимых! А я не стерпел бы и набил им морды, наплевав на межгалактиче­ский мир, дружбу, лю­бовь инопланетных цивилизаций и все действующие инструкции. По­тому, что инструкции нужны государству, а смеются над моей Родиной. Поэтому иронию надо спрятать подальше, да по­глубже. И топать, куда ведут. А привели в тупик - перед моим носом торчала зеленая стена. Дальше пути не было, и я хотел было обернуться к по­путчикам, но тут стенка дрогнула, тихонько подвывая, ушла в пол и моему взору предстал вид исполинских размеров помещения. Откуда-то сверху струился желтый свет, передо мной раскинулась вполне земная болотистая лужайка с торчащими тут и там кочками, по­дозрительно симметрично тянувшимися к видневшемуся не­подалеку островку с березами-осинками, в глубине которого угадывались неясные очертания гигантского сооружения. Лег­кий туман кокетливо прикрывал развернувшуюся предо мной кар­тину, не хватало только кваканья родных лягушек да трелей соловья. Или соловьи на болотах не водятся? Легкий толчок в спину направил меня к ближайшей кочке и, расценив его как приглашение к действию, я бодренько поскакал по кочечкам к островку. Дважды оступился, вымарался в ряске и прочей болотной дряни. Со стороны забавно, наверное, выглядит: здоровый голый му­жик в грязи, инстинктивно скрестив ладошки под животом, лихо скачет перед двумя ненор­мально большими лягухами. Хорошо, что смеяться некому, а здешних мой вид ниско­лечки не смущал. Интересно, привыкли или не понимают? Сопровождающие терпеливо ждали, не помо­гая, но и не торопя. Ну, и на этом спасибо. Без вашей помощи обойдусь, что я, болот не видел?! Голышом по пляжу не бегал? Знаем, плавали. Да и чувство злого опти­мизма подхлестывало: я и на лесном озере ушел, и на Дюне почти сбежал и из этой мокрятины сдерну! Не быть мне героем Галактики! Кочки привели к подтопленному бережку, еле за­метная тропочка вывела к округлой двери. Дверь не подвела и гостеприимно распахнулась, молча приглашая внутрь. Но я не под­дался и, круто развернувшись на левой пятке, правой лихо вмазал по морде ближайшей лягухи, поднырнул под дернувшееся дуло автомата вто­рого конвоира, провел классическую "мель­ницу", воткнув несчастного почти отвесно головой в грунт, смачно чмокнувший на всю округу, подхватил автомат, сорвал с обеспамятевшей лягухи подсумок, где, по земной аналогии, обя­заны были быть рожки с боеприпасом, и дёр­нул влево в мокрый подлесок. Имя человека должно держать гордо и грозно! Я не бык, ко­торого ведут на заклание, не считая нужным объ­ясниться. Сначала проясним обстановочку, потом примем решение, ну, а там либо дружба и любовь, либо война на истребление. Как фишка ляжет. Но в любом случае земноводные меня запомнят и с другими будут повежли­вее. Таким образом размышляя, я, петляя зайцем, трусил по лесочку всё дальше от места первого боестолкновения. За спиной была тишина: что-то не торопились лягухи ловить бег­леца.
20
Вдоволь набегавшись и так и не обнаружив за собой погони, я ввинтился в самую гущу кустов, привольно раскинувшихся вдоль берега обширного, без конца и края, болота, подпихнул под голую задницу побольше мха и веток и решил передохнуть. Но прежде сле­довало, как пола­гается, разобраться с доставшимися мне в честном бою трофеями. С авто­матом было просто - вылитый земной АКМС-74/15, только ствол заканчивался не привыч­ным дульным срезом, а прибамбасом грушевидной формы, да рожок был не изогнутый, а прямой, внутри поблескивали патроны с зеленого цвета гильзами и черными пулями. В под­сумке меня ждала радость: вме­сте с тремя запасными рожками там, в отдельном кармане, нашелся свернутый защитный ком­бинезон и аптечка, из которой я посмел воспользоваться только бинтами традиционного здесь зеленого цвета - перебинтовал пораненные в беготне ступни. Комбинезон был узок в плечах и излишне широк в талии, но зато оставлял откры­тыми только лицо и руки. Всё остальное при­крывала плотная ткань. Вот и выгляжу при­лично, можно и в гости сходить, подумал я, выбра­сывая в болото предметы, назначение ко­торых осталось непонятным: тубы с чем-то, непонят­ные трубочки, пакетики, вероятно, с ля­гушачьим НЗ. Ешьте сами, я еще не настолько оголодал, чтобы пихать в рот, что ни попадя. Эх, сейчас бы сюда мой аварийный комплект с Дюны! - всплыло из подсознания, где, я стал замечать, творилось нечто непонятное. Я не помнил, как попал на Квакшу, просто выпал в воду из ниоткуда, а тут еще смутные воспоминания о неведо­мой песчаной планете, карель­ской ламбушке, человекоподобных преследователях с желтыми глазами, точь в точь как у местных лягух...
- Я не доволен ходом исследований, господа хронофицеры! Первые два ментовоздействия на объект Юзер 2110 Алекс де Сад проведены некачественно. Предварительное психоска­ниро­вание выполнено из рук вон плохо, что чуть не привело к краху всего экспери­мента. Вы не смогли правильно оценить толерантность психики человека, отсюда неверный расчет дозы пси-воздействия. Мы едва не потеряли контроль над испытуемым объектом и вынужденно вы­дали ему свое присутствие, что недопустимо! Вы знаете, какие надежды возложены Высшим Советом на нас. От нас ждут успеха. Только успеха. Но вы должны по­нимать: если подобные ошибки повторятся, я буду вынужден прервать экспедицию на этой планете! И вся вина и тя­жесть последующего наказания лягут на вас, господа! Вы осоз­наете, что с вами будет?!!!! Итак. Старший хронофицер, где сейчас находится Алекс де Сад?
- Планета Капля. Объект путем непонятных ассоциаций переименовал ее в Квакшу. Это на­зва­ние тропического земноводного на Земле. В данный отрезок стандартного времени он убежал от аборигенов, прячется в прибрежных кустах. Данные дистанционного контроля свидетельст­вуют о продолжающихся попытках объекта осознать происходящее с ним. По­пытки самоана­лиза Алекса оперативно скорректированы. Проведено глубинное пси-воздей­ствие, после чего объект Юзер 2110 Алекс де Сад заснул. Спит до сих пор уже третий час. У меня всё, господин хронодмирал!
- Хорошо. Напоминаю еще раз о главной цели наших действий: нужен момент истины земля­нина! Мы должны объективно оценить верхний порог физического и морального вы­живания среднестатистического жителя Земли, для чего необходимо всеми доступными способами сломать объект. Поставить его в крайнюю ситуацию выживания. Передайте партнерам на Ка­пле, чтобы не стеснялись в выборе средств. Нам необходим результат. Па­раллельно стар­шему хронофицеру приступить к подготовке операции по изъятию с планеты Земля следую­щего юзера, чтобы не терять времени при возможной потере ныне задейство­ванного объекта. Остальным приказываю: усилить дистанционный контроль, постоянно подпитывать систему на­ложенной памяти, следить и ждать момент истины, арахноид всех побери! Вопросы есть? Нет! Исполнять.
21
Душевно отдохнул! Эх, хорошо на этом свете жить, эх, хорошо страну свою любить, эх,...Стоп! Сонную одурь вмиг сняло, как только до слуха донеслись звуки ломаемых веток, приглушенные команды, крик какой-то вспугнутой пернатой. Погоня! Лучше поздно, чем никогда - так, значит, решили, братья - лягухи? Не славяне же! И любить этот болот­ный мир меня никто не заставит! Устанете ждать! Легко подхватившись с обжитого в кусти­ках места, я рванул легконогим оленем через кусты, но не от накатывающей погони зелено­кожих, а наиско­сок, так, чтобы выйти преследователям в левый фланг. Чудаки на букву "М", еще не догада­лись, с кем связались? Я вас научу славян уважать!
Расчет был верным. Цепь преследователей шагала метрах в восьми от меня и была как на ладони. Стреляй - не хочу. Я уж было поднял автомат и прицелился в ближайших ля­гушат, но открыть огонь не торопился. Нет, позиция была беспроигрышная, но вот так из-за куста, вти­харя лишить кого-то жизни.... Не могу, за падло мне! В конце концов, ведь это я вторгся на их планету, а не они на Землю. Было бы наоборот, никаких сентиментальных со­плей никто у меня не заметил бы. А так, пусть живут да квакают, хоть лягушками, хоть ква­кушками. Мне осталось лишь распластаться по мокрому мху и пропустить погоню через себя. Потом я потихоньку-поле­гоньку выберусь с островка, огляжусь, а там что-нибудь да придумается. Погибать в болотах не было никакого желания. Такая смерть просто непри­лична для звездного путешественника с могучей, но справедливой планеты Земля.... Пре­дательски хрустнула ветка под ногой. Откуда сухая ветка на болоте?! Мокрятина кругом и на тебе, радуйся, сухая ветка грохнула словно "миротворец" Кольта 52 калибра в руках у ков­боя с Дикого Запада! Лягушата вмиг присели, сделав полуоборот в мою сторону, и дружно застрочили из своих пукалок. Стреляли азартнее китайцев-мафиози из нью-йоркского Чайна-тауна, словно боялись опоздать к раздаче призов за меткую стрельбу по движущейся ми­шени. Ну, первые начали, лягушата! Я не виноват, сами на­просились под раздачу.
На всю зеленокожию братию хватило неполного рожка. Их тушки лежали в картинных по­зах, словно сошли с полотен художников-баталистов девятнадцатого века, некоторые еще ше­велились, из-за дальних кустов жалобно стонали. На душе скребли кошки. Нехорошо полу­чилось, но я - то в чем виноват! Нашли агрессора, могли бы сразу объясниться, прояснить ситуацию, как только они подобрали меня в месте приводнения. А то связали, заперли, кон­воировать вздумали! Словом не дали обмолвиться и вот результат: лежат на своем родном болоте, пусть мох им будет пухом. Неважно складывается у меня карьера на Квакше! Ох, неважно. Печально брел я по краю болота, пока не уперся в то здание, куда недавно отка­зался входить под дулами автоматов местных вояк. Никчемных, к слову сказать, хотя о по­койниках надо либо хорошо, либо ничего. Как в старину. Тогда умели уважать мертвых не меньше, чем живых. И не потому, что боялись или личную выгоду искали, нет. Я думаю, уважительное отношение к живым и без­условное уважение к мертвым было частью врож­денной культуры. Немыслимо и даже опасно для сообщества было какое-то иное поведе­ние, чем следование заветам, простым и мудрым житейским советам предков, которые смогли создать жизнестойкий социум и передать его по­томкам. Теперь их дети должны были сохранить и приумножить окружающий мир, улучшив его, передать своим детям. И так из века в век. Из поколения к поколению. Как же пройти долгий путь без естественного ува­жения к себе, к окружающим людям, без уважения к ушедшей жизни, ставшей большим или маленьким камешком в общем Доме, который человечеству, пока оно живет и мечтает, никогда не подвести под крышу. Ибо завершение строительства обозначит смерть цивилизации, которой уже ни к чему ничье уважение. Не всегда было гладко на нескончаемой стройке. В глухие времена забывали люди, для чего живут. Зачем передан им дар жить, любить, рожать, покорять и преодолевать. Замыкались люди в себе, жаждали покоя и бла­гополучия для себя. Начинали считать своего соседа не земляком, спутником, без дружеской помощи которого не поднять головы над болотом черных страстей и животных же­ланий, а врагом, соперником в бесконечной гонке за хлебом и зрелищами. Чем хуже ему, тем лучше мне. Целые поколения вырастали на волчьих законах, пока челове­чество вновь не обретало понимание простейшей истины: человек человеку не волк, а брат. И, теряя силы, покой и сон, мучительно возвращалось к дороге, завещанной предками, но забытой потом­ками. В ужасе оглядывалось на содеянное и не верило, что могло сотво­рить с собой такое. Зажмуривалось в попытке забыть и просыпалось в холодном поту: соде­янного не изменишь. И дурное, и хорошее - всё оно твое, человек. Не спрячешься от себя, от памяти прожитого ни на Земле, ни на далеких планетах, ни в иных измерениях. И беспомощные тела поверженных мною солдат с планеты Квакша я буду помнить всю оставшуюся жизнь, они придут ко мне в дурных снах и через год, и через сто­летие. И не смогу я даже перед собой оп­равдаться тем, что меня вынудили к самообороне. Вынудили стрелять, чтобы не лежать такой же тушкой на болотном мхе. Я человек, и мне дано сеять вокруг разумное, доброе и вечное, а не смерть. Я мог найти другой выход для себя и воинственных лягушат, но не стал искать. Мой путь наименьшего сопротивления обернулся смертью для других. Непростительно. Неразумно. Стыдно. Я ткнулся лбом в стену.
Дверь загадочного строения, как и накануне, радушно распахнулась, но не успел я сде­лать и шага, как получил в скулу чем-то твердым, враз вышибшим из меня все пацифистские умопостроения. Как недалеко ушел современный человек от зверя прямоходящего, который за один свой выбитый зуб готов растерзать всё племя, будь оно хоть трижды родственниками! Ничуть не сумляшеся, я перехватил автомат за дуло и сквозь звездный фейерверк, застивший всё вокруг, начал усердно и остервело наносить ру­бящие удары по всем направлениям, где могли или не могли быть нападавшие. Я рычал от боли и усердия, перемежал тяжкие выдохи злобными выкриками, суть которых не за­дер­жи­валась в голове. Да где там задерживаться: ярость, безудержная и всесокру­шаю­щая, подпиты­ваемая бездонным источником обиды и непонимания происходящего, заполо­нила все мое ес­тество. Звенящая пустота - высшая форма ярости. Я быстро ее достиг. И упи­вался своей яростью. Я Царь, я Бог, я материализовавшееся Зло, я ваш Ужас, летящий на крыльях пра­ведного гнева, я карающий Меч человечества: кто меня обидит, тот и часа не проживет! По­следний всхлип, последний замах, приступ ярости пшикнул, как струйка воз­духа из проколотого шарика. Я только что был всем, а стал ни­чем: оглушенным, усталым, запыхавшимся и ни на что путное не годным маленьким оби­женным человечком. Ну, за ка­кие грехи достались мне все эти приключения, Господи? Я не самый великий грешник с да­лекой Земли, чтобы вот так меня ма­кать мордой в дерьмо. Хоть бы объяснили, за что, а то ни с того, ни с сего и все по голове, го­лове! Она у меня пусть и кость, но ей тоже больно! Звездопад в глазах померк одновременно с навалив­шейся усталостью и абсолютным без­различием ко всему и всем. Пусть что хотят, то и делают. Пальцем не пошевелю. Достали по самое некуда. Я чувствовал, как затуманива­ется сознание, свинцом наливаются руки и ноги, тяжелеют веки, но не удивился мета­морфозам моего состояния: не впервой уже. А че­ловек существо социальное, или, проще, стадное, что приучило его привыкать ко всему. К плохому в первую очередь. А что плохого в том, что я не­надолго покину творящийся со мной кошмар? И я покинул.
22
В позе земного Будды я парил в воздухе, пронизанном струящимися лентами всех мысли­мых оттенков радуги. Для того, чтобы запомнить все мелькающие пе­редо мной переливы видимого спектра, мало было вспомнить школьную поговорку о том, что "каж­дый охотник желает знать, где сидит фазан". В свое время коротенький сти­шок здо­рово помог мне упорядочить все цвета радуги, но был бессилен сейчас. Здесь и формат "Евгения Оне­гина" бессилен. Ишь, как расцвечено вокруг. Непривычно, но кра­сиво. Интересно, рукотворно сие великолепие или игра природы? Ну, ладно, не будем из­лишне любопытны, хотя, как известно, любопытство не порок, а форма выжи­вания особи в предложенных обстоятель­ствах. Не заинтересуйся неандерталец возмож­ностью из искры породить костер, так и не по­знали бы мы восхитительного вкуса свиных отбивных, шашлыч­ков с дымком, прочих радостей жития. А не полюбопытствовал бы один деятель начала двадцатого века - может ли из искры возгореться пламя, и Россия не потеряла бы почти сто лет жизни, чуть не захлебнувшись собственной кровью и не стерев себя с карты мира. Впрочем, история не терпит сослагательного на­клонения: что было, то было, и с этим жить нам всем. Моло­дым и старым, виноватым и без­винным. Один мир, одна страна, один груз деяний на всех - не можешь, а вези. Не хочешь - заставим. Ведь не хотел я бегать по лягу­шачьему болоту, а вот бегаю, да еще так лихо, что до сих пор жив, сижу в радужном сиянии, словно святой с иконы, и ничего со мной не делается. Вот только перекусить бы - очень поже­вать хочется!
Меня услышали. Цветной калейдоскоп уплотнился и явил передо мной обеденный стол вполне человечьего обличья, густо и тесно заставленный всяческой посудой, боль­шой и малой. В животе приятно заурчало. К обеду предложили собеседника - на проти­вополож­ном конце стола восседал старичок, смахивающий на Хоттабыча из знаменитой киносказки, вполне благопристойного вида. Но я не торопился начинать светскую беседу, к черту, надо подкре­питься. Когда еще снизойдет такая благодать для бренного настра­давшегося тела. Всё, аминь, когда я ем, я глух и нем! Однако отмолчаться до конца трапезы не удалось. Когда руки потянулись к десерту, до меня донесся голосок Хоттабыча, вполне нормальный земной баритончик. Темку он заявил еще ту! Об отношении землян к Чужим. А что мог поведать ему рядовой покоритель звездных далей и негостеприимных планет, кроме как процитировать вбитые в мозг по­ложения космофлотовских инструкций. Пришлось фантазировать, точнее, поднапрячься и не­много поразмышлять на заданную тему.
- Мы, жители планеты Земля, считаем, что развитие разума всегда происходило на фоне не­благоприятной внешней среды, - начал я тоном заезжего лектора (откуда что бралось?!), - Ра­зум, по сути, есть защитная реакция живого организма от слишком сложной и непред­сказуе­мой окружающей среды. Злобные хищные твари, ледники, нехватка мамонтов вчера или нефти сегодня - все это заставляло людей обороняться или нападать, меняя окружающий мир. Защищать необ­ходимые для выживания нации, племени, рода, семьи ресурсы. На теплых тропи­ческих островах можно пить кокосы и есть бананы, умеренно размно­жаясь, но невозможно осваивать соседние материки, а уж тем более - далекие звезды. Агрес­сия и защита от агрес­сии - это основной движущий фактор любой эволюции.
- Спорить с этим, имея хотя бы начальные познания в космобиологии, бесполезно, - вставил старичок, воспользовавшись паузой. Я с достоинством кивнул, выказав таким макаром свое согласие с уважаемым Чужим, и продолжил, как по писаному.
- Мы рассуждаем так: кто может встретиться нам в космосе или прилететь на нашу планету? Разумные, иначе не вышли бы в космос. Умеющие контролировать свою агрессивность, иначе истребили бы сами себя. Много лет назад на Земле был популярен тезис, принадлежавший извест­ному ученому и писателю Ефремову, о том, что “цивилизация, дос­тигшая уровня межзвездных полетов, не может быть агрессивной". К настоящему времени он признан ложным.
- Почему? Очень симпатичная мысль, - опять встрял старичок, чуть не сбив с мысли.
- Уровень агрессивности никаким образом не зависит от уровня технологического развития. Даже в наше время межзвездных перелетов на Земле существуют первобытные племена, чей образ жизни можно назвать библейским и племена, чьи обычаи иначе как отвратитель­ными не назовешь. Вполне развитые культуры тоже не выказывает никаких признаков сни­жения агрес­сивности. И прогресс науки, подстегиваемый непрерывными конфликтами, не­смотря на про­возглашенное содружество всех государств планеты, продолжается. И нет ни­каких оснований не ожидать в самое ближайшее время кардинального прорыва в физике пространства, который позволит нашей сегодняшней цивилизации выйти на уровень мгно­венных, в отличие от нынеш­них, экономичных межзвездных путешествий. Лети куда хочешь, а не куда можешь! И перед нами сразу же встает вопрос: “Зачем?”
- Зачем? - эхом отозвался собеседник.
- Увы, но в первую очередь к иным мирам мы отправимся не за научными знаниями. Наши уче­ные считают, что главным вопросом любой экспансии - что на Земле, что в космосе - всегда будет вопрос ресурсов. Вряд ли станет экономически выгодным возить на Землю нефть или мороженое мясо лягушек с Квакши ( Я поперхнулся и исподтишка скосил глаз на Хоттабыча - как отреагирует? Нормально. Пронесло). Да и Чужим заготовки золота или чело­вечины на Земле вряд ли потребуются, - подправил я оговорку про лягушатину.
Старичок кивнул и дал понять, что весь внимание. Я тяжко вздохнул и продолжил, лихора­дочно вспоминая всё то, что приходилось читать на эту тему в юности.
- Но главным ресурсом всегда было само место под солнцем - и не важно, как это солнце на­зывается. Нет оснований считать, что планеты земного типа широко распространены в галак­тике. Значит, дышащие кислородом, нуждающиеся в воде и живущие в достаточно ог­раничен­ном температурном диапазоне расы неизбежно будут конкурировать за главный ре­сурс - жизненное пространство чужих планет. И если даже люди и Чужие откажутся от взаимных претензий, всегда останется во­прос нейтральных территорий. Вы понимаете, что сказанное сейчас мной - это самый про­стейший и примитивный случай. Куда более сложна ситуация, при которой две цивилизации не конкурируют за ресурсы, но имеют совершенно разную систему ценностей, когда их представи­тели не могут найти ни одной точки соприкосновения, когда сам вид, за­пах, образ мыслей другого существа не­приемлем, невозможен для обеих сторон. Земляне всеядны - Чужие вегетарианцы. Они не в со­стоянии оправдать ситуацию, в которой лишают жизни любое су­щество, будь то корова или вредоносный вирус. Или не приемлют эксплуатацию одним ра­зумным существом другого ра­зумного существа, тогда как для других рабство - основа цивилизации и они не могут жить иначе! Ко­роче, что русскому хорошо, то немцу смерть.
- И каков вам видится выход из подобной ситуации? - вывел меня из раздумий старичков го­ло­сок.
- Земляне считают, что в идеале обязаны стремиться к исключению конфликта двух ра­зумных цивилизаций, но понимают, что исключить его полностью невозможно. Увы. Знаете, для нас, землян, уж лучше пусть так, как в старые добрые времена. Через конфликты. Через непонима­ние. Через трудности. Но оставаясь людьми....Решать проблемы по-человечески. Справед­ливо для себя и, по возможности, для других.
Произнес и посмотрел прямо в глаза собеседнику, скорее слушателю, ибо говорил практи­чески всё время я один. Хитрый дедок лишь подкидывал уточняющие вопросы. Глаза Хот­табыча полоснули ярким желтым светом и я почувствовал, как проваливаюсь в их песча­ную бездну, окропленную красненьким. Вновь начинается карусель: был - не был, упал - от­жался, очнулся - гипс. ...Надоело. Долго меня запрягали, я был терпелив, надеясь, что авось пронесет и жизнь вернется на круги своя, но видно, меня неправильно поняли. При­дется по­мочь товарищам. Только бы целы остались, иначе, кто мне расскажет, что за ерунда творится вокруг: я ведь очень любопытен!
23
Это так потому, что не может быть иначе. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилались бес­край­ние пшеничные поля, на разбросанных там и сям холмиках теснились стройные бе­резки, ласко­вое солнышко припекало мягко и ненадоедливо, легкий ветерок обдувал мое распаренное лицо и молча подбадривал одиноко шагавшего вдалеке путника. Он шел хват­кой, пружинящей поход­кой, выдававший привычку к длительным переходам, без намека на усталость. Одет был чудно, но меня уже ничего не удивляло. Ходок был почти обнажен, лишь на бедрах повязка из выдуб­ленной кожи, через плечо перекинута шкура какого-то жи­вотного, на ногах обмотки ладно об­хватывали крепкие икры, переходя в мокасины. Выли­тый индеец! Как из вестернов о Диком Западе. За спину закинут колчан со стрелами, в руках нечто, напоминающее традицион­ное для книжных индейцев копье, на поясе какие-то мешочки и заткнутый за пояс здоровенный армейский тесак в современных ножнах. Диссо­нанс в вооружении даже не насторожил - ножик ничего, большой, раз висит на поясе, зна­чит, нужен хозяину, который все шел по полю, не огля­дываясь и не притормаживая. Не че­ловек - паровоз, ледокол, прет через пшеничное поле, только волны на хлебной ниве ос­тавляет. Окликнуть? Или притаиться и понаблюдать? Пропус­тить с миром? Не знаю, еще не решил или не решился, только не по трусости, позорной для че­ловека, а по здравому раз­мышлению. Что я, в лягушачьем балахоне с пустым автоматом, не­много успевший подсох­нуть под здешним солнышком, но все едино усталый и разбитый, с сад­нящей скулой мог сделать против двигавшегося почти на меня аборигена, от которого на рас­стоянии веяло мощью и силой, а контуры фигуры, мускулистой и поджарой, уже успели вызвать у меня вполне объяснимое уважение. Как древние говаривали - мускулы есть привилегия быка, но не человека? Вот и не будем торопиться, будем думать, надеясь не на мощь мышеч­ной массы, а силу врожденного и отточенного высшим образованием интеллекта. Тем более, что как раз думать мне последнее время особо не приходилось - всё бегал, прыгал, стре­лял, пытался тонуть, чуть не изжарился где-то.... Да со мной ли было всё то, воспоминания о чем туманно шевелилось в голове, пыталось пробиться через возведенную в сознании стену? Дайте только добраться до этого...каменщика!
Надо брать ситуацию в руки: никому не позволено распоряжаться судьбой человека без его ведома. А тот, кто разрешает играть своей жизнью кому ни попадя, пусть даже достойному чело­веку, единственному другу, собственной матери, способной в безграничности материн­ской любви к чаду перекрошить его жизнь в порошок так, что и пыли не останется на родной могилке, не имеет права сетовать на склоне лет о том, что жизнь не удалась, предаваясь пустым меч­таниям: "А вот если бы..." Как говаривала моя бабушка-покойница, светлая ей память, "если б, да кабы, да во рту росли грибы - горя б человек не знал". Жил, как не жил.... А так нельзя. Настоя­щий человек не должен стыдиться прожитой жизни, обязан держать ответ за каждый посту­пок, большой или маленький. Пока ды­шит, пока хоть чуточку жив, должен бороться, сначала с собственной слабостью, затем с нака­тывающими без остановки неприятностями, слож­ностями, трудностями. Per rectum ad astra. Студенческий перефраз гордой латинской посло­вицы "через тернии к звездам", заменивший "звезды" на нечто менее благородное, но более отвечающее реалиям жизни и сопровождаю­щего ее быта. Хулиганство, конечно, но что в молодости себе не позволишь?! А уж юношеское ерничество...
Я столь глубоко погрузился в рассуждения, мне так приятно было хоть краткий миг ощущать себя умудренным жизнью змием, а не загнанным неизвестными охотниками туш­каном, что едва успел нырнуть в заросли бурьяна, плотно окружавшие по краям пше­ничное поле, и пропустить в нескольких метрах от себя целеустремленно шагавшего абори­гена. Про­несло. Ну, а коли так, не будем спешить, притаимся и прокрадемся малость за одиноким пред­ставителем местного сообщества. Ведь куда-то он так размашисто шагает? Вот и я пошагаю потихонечку, только бы не заметил. Я принял верное решение, так мне то­гда думалось. Но ис­тинно ли оно? Как учили отцы-основатели марксизма? Практика явля­ется критерием истины. Вот и попрактикуемся. Все лучше, чем сидеть в рощице и зани­маться самоедством. Абориген бодро обогнул мою рощицу, на миг остановил свое поступа­тельное движение, нагнувшись что-то поправить в походной амуниции, и размашисто дви­нул далее. Дай Бог поспевай!
Взятый моим невольным проводником темп выдержать было трудно: я задыхался, не пере­ставая утирал соленый пот, обильно смочивший не только лицо и спину, но и все другое, я стремительно уставал и как-то незаметно стал терять необходимую в тайной погоне бдительность. Ну, какой из меня звездный первопроходец, кто эту чушь придумал - два часа прогулки под сол­нышком и дух вон из героя Галактики. Бред! Конечно бред, если журналист годами за сорок счи­тает себя сначала рыбачком на карельском озерке, счастливым обладателем не­реальных земных благ, затем звездопроходцем, покорителем Дюны, еле унесшим ноги с Капли, а теперь пыхтящим по таким родным русским полям и весям за кем-то, одетым в кос­тюм охотника ка­менного века, какими их рисуют в учебниках земной истории. Сейчас про­снусь и окажется, что пришла старушка-нянечка кормить меня манной кашкой с ложечки и надо пускать слюнявые пу­зыри, выказывая благодарность за казенную заботу... Чушь! Надо собраться с силами, моби­лизовать внутренние ресурсы и постараться удержаться в кильва­тере этого "человека - паро­хода" еще немного. Куда-то он должен придти, сам должен пусть изредка, но отдыхать? Болело уже всё, что могло болеть. Едкий пот выедал глаза, силуэт впереди идущего периодически про­падал за соленой пеленой и вновь появлялся. Один раз в такой момент мне показалось, что он оглянулся и пристально посмотрел на меня. Навер­няка показалось, иначе он не двинул бы дальше со своей крейсерской скоростью, а по вполне объяснимым причинам поинтересовался бы незваным попутчиком. Даже если мно­гое из человеческого ему чуждо, то инстинкт самосо­хранения присущ всем разумным: и своим, и Чужим. Следовательно, мне показалось. Солнце припекало уже не ласково, начало действовать на измотанные нервы. Жутко хотелось пить, но воды у меня не было. Не мо­гуууу большееее, люди вы или звери, помогите, не дайте сги­нуть не знамо где и с кем!!!! Но тело, мое измученное, иссохшееся, родное и любимое тело двигалось вперед во­преки всем биологическим законам, согласно которым я просто обязан был испустить дух. Отдать себя на волю случая. Потратив остатки жизненной энергии, плюнуть на судьбу и растереть. Почему бы мне не лечь и не сдохнуть? Какая разница, что подумают по­томки, родные и знакомые, какая разница, где увековечиться - дома или неизвестно на какой пла­нете. Мне всё едино, покоя тело просит, пусть и с риском стать вечный. НАПЛЕВАТЬ! На­плевал бы, да нечем. Во рту словно кошки нагадили. Встряхнул головой, напряг глазки, различил удаляющееся тело невольного мучителя, хотел было упасть на четвереньки и так продолжить свой поход, но гонор (что в переводе с англий­ского означает честь, гордость, достоинство, а вовсе не русскую дурь) человека пря­моходя­щего погнал меня дальше. И гнал до вечера, когда я вдруг очутился на мягкой под­стилке из трав возле уютно потрескивающего костра, над которым на палке-вертеле что-то аппетитно шкворчало, поджариваясь и распространяя одуряюще вкусные миазмы. Через огонь на меня смотрели улыбающиеся глаза "человека-парохода". "Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей!". Это про него.
24
-Счастлив будь, Человек! Чингачгук рад видеть тебя по эту сторону мира и благода­рен богам, давшим возможность пожелать тебе добра! Не бойся, ты мой гость у костра. Вы­пей аквы, вкуси моей добычи и к тебе вернется радость жизни.
- Ссспасиббо, - успел я проскрежетать в ответ перед тем, как впиться в протянутую мне флягу, сделанную из чего-то, напоминавшего тыкву. Влага потекла по организму, я испытал уже знакомый мне вос­торг, пережитый где-то когда-то в другой жизни.... А, меня поила Ирина, мой бортинженер, когда нашла меня среди раскаленных песков нетер­пимой к пришель­цам планеты. Дюны, кажется? Да, верно. Интересно, где я теперь ока­зался? Спросить у хо­зяина или "включить дурака" в надежде, что что-нибудь конкретное со временем само
прояснится, и не испытывать лишний раз судьбу-индейку? Я не успел ни на что решиться, как увидел перед носом пресимпатичнейший, сочнейший, хорошо прожаренный кусок мяса, с которого на траву капали - кап-кап-кап - янтарные капли жира. Ну и о чем я мог ду­мать?!...Что решать?! Зубы помимо воли, опередив полет мыслей, впились в мясо. Мне по­чудилось, что я даже поти­хоньку рычал, все глубже вгрызаясь в подаренный мне источник житейской плотской радости. Я ем, значит, я буду существовать! Нет, я уже существую и разберусь во всем происходящем. И со всеми. А сейчас я просто благодарен миру за то, что он хоть на краткий миг оставил меня в покое. В счастливом блаженстве насыщаю­щейся плоти!
Сытый дурман властвовал моим телом, вольготно раскинувшимся на травяной под­стилке. Я лениво наблюдал за своим визави, также отдавшим должное своему куску мяса, и те­перь невнятно бормотавшим что-то, воздев мужественное лицо, отмеченное первобытной красо­той, к звездам, ярко обсыпавшим небо. Наверное, молился своим богам. Увы, никогда не был силен в астрономии (зачем космопилоту звездное небо одной планеты, когда перед ним вся Вселенная?), но знакомой с детства Большой Медведицы на местном небо­склоне не узрел. Из чего следовало, что мы сидим у костра не в северном полушарии род­ной планеты. И всё. Больше ничего, а значит, придется вступать в осторожные переговоры с гостеприимным индейцем (по земной аналогии), который стал полновластным хозяином моей жизни и дальней­шей судьбы. Надо быть объективным, не до самолюбия. Что я мог противопоставить...как он представился в начале вечера? ... Чингачгуку в теперешнем со­стоянии? На земле Чингачгук был Большим Змеем, а кто он здесь? Отдохнул, Герой? Пора приступать к до­быванию развединформации. Тьфу, пристало же. Почему про­сто не поговорить с добрым че­ловеком? Поблагодарить, поинтересоваться жизнью, а там и спросить обо всем, что меня ин­тересует и от чего зависит мое будущее в этой реальности. Не помирать же мне неизвестно где, пусть и на сытый желудок! Одна радость в жизни поя­вилась - я сыт, напоен и уложен спать, так неужели на этом конец? Не верится. Со мной легко было покончить и на Квакше, и на Дюне, и утопить в земном озере, но я до сих пор жив, а, значит, кому-то нужен? Кому, зачем, для чего?
- Спасибо, Чингачгук! - с искренней признательностью произнес я банальную фразу (как-то не нашелся подобрать другие слова, более соответствующие историческому моменту пер­вого контакта двух цивилизаций) и получил в ответ исполненный достоинства наклон го­ловы. - Кого мне благодарить за спасение?
- Судьбу. И богов, даровавших нам радость встречи. Ты сыт? Не хочешь еще аквы? Чем я могу тебе помочь?
- Благодарю. И мяса, и воды было достаточно. Подари мне разговор с тобой. Ответь, пожа­луйста, где я? Кто дал мне приют и пищу? (Безгранична наглость твоя, человек! И любопыт­ство тебя погубит)
- Помощь человеку не подарок, а святая обязанность каждого, кому Богами дано счастье жизни. Я сделаю всё, о чем ты просишь - это мой святой долг перед людьми и Богом. Ты уже знаешь, что меня зовут Чингачгук. Я воин племени могавков, умелых охотников и зем­лепашцев, живущих в долине Святой Благодати в ожидании второго пришествия Перво­человека, нашего общего отца. Мы живем мирно, трудимся усердно, плодимся на радость единого Отца нашего, воздаем с благодарностью должное принявшему нас миру. Что кон­кретно волнует тебя, Чело­век?
- Смысл жизни, - ляпнул, не подумавши, и пристыжено примолк.
- Он в самой жизни. Живи в согласии с собой и Богами, соблюдай заветы предков, чти старших, люби мир и людей, его населяющих и будешь счастлив. Ведь это так просто, Че­ловек, у нас даже малыши знают, для чего живут. И как будут строить свою будущую жизнь.
- Прости, я плохо подумал. Ради сказанного тобой стоит жить. Но, если вы мирное племя, живу­щее в согласии с окружающим миром, то почему ты представился мне воином могав­ков? С кем воевать воину, любящему всех людей, в мире, не имеющем врагов?
- В нашем мире враждовать не с кем, ты прав. Но мы должны защищать себя от тех, кто спус­кается к нам с далеких звезд. Видишь мой нож? Я взял его у поверженного мною врага с жел­тыми глазами. Они не знают жалости и любви к нам - мы не милосердны к ним. Око за око, зуб за зуб. Или в твоем мире не так?
- К сожалению, и в моем мире тоже самое. Но ты сказал, что у пришельцев желтые глаза? С красной каемкой?
- Да. Тебе приходилось с ними встречаться? Где? Когда ты их видел? Далеко отсюда? - по­сы­палась лавина вопросов, собеседник даже привстал с места от охватившей его тревоги. "Хо­рошую же память оставили о себе мои знакомые", - невольно подумалось мне и поспе­шил ус­покоить Чингачгука.
- Нет, нет. Успокойся. Я видел их не здесь, не на этой планете, но мне очень надо их найти. Ты не знаешь, как мне поступить?
- Желтоглазые всегда появляются внезапно, но каждый раз в одном и том же месте. Мы зовем его Проклятым. Оно неда­леко отсюда и завтра я тебя туда отведу. А сейчас давай спать. И тебе, и мне надо отдохнуть и набраться сил, у обоих прошедший день был тяжелым. Завтра будет не легче и то, если нам повезет, Человек. В противном случае он станет последним.
Я молча повернулся на другой бок, прикрыл глаза и решил дождаться утра. Утро мудренее, а бессонная ночь для меня не проблема. Сколько их было в жизни! Костер приятно грел спину, по телу растеклась такая лепота, что о плохом думать не хотелось, о другом не мог, и поэтому ос­тавалось одно - спать, как и советовал великий воин Чингачгук - Большой Змей. И незаметно я уснул. "Приятных снов тебе, Человек с планеты Земля!", - донеслось до меня дыханием окру­жающих трав...
25
Второй час раннего утра я то быстрым шагом, то легкой трусцой поспешал за Боль­шим Змеем. Мой проводник за всё утро не обронил ни слова, что нелишний раз подчерки­вало серь­езность всего мероприятия. Мы молча двигались к Проклятому месту. И я внут­ренне готовил себя к тому, что могло случиться в скором будущем. Но отступать не соби­рался - я должен был выяснить, что со мной творится, увидеть тех, кто так беспардонно вмешался в размеренный ритм моей холостяцкой жизни. И взять судьбу в собственные руки. Разве может быть иначе для того, кто привык всегда отвечать за себя и своих род­ных? Стоп, не до философствования на бегу. Мне б не отстать от проводника - уж больно резво Большой Змей взял старт и не сни­жал темпа уже почти два часа. Только было, сми­рив гордыню, хотел окликнуть и предложить передохнуть, как воин сам резко остановился на вершине небольшого холма и присел в высо­кую траву, подняв руку, сжатую в кулак. На Земле подобным языком жестов "разговаривают" спецназовцы на задании, поэтому глу­пому землянину объяснять ничего не пришлось - я тут же плюхнулся на пятую точку и зава­лился на бок, стараясь не выпускать из поля зрения поджарую фигуру, застывшую в напря­женной позе чуть впереди. Прошла минута, другая, но Чингачгук за­мер скульптурой Цере­тели и не подавал признаков жизни. Еще через минуту он обернулся ко мне и махнул рукой, мол, ползи сюда, будто муху отгонял. Навозницу. Гордость надо блюсти или смолоду, или к месту. Я счел для себя приемлемым не кочевряжиться и довольно сноровисто пополз к Змею, как завзятый пластун. Присоединившись к добровольному соратнику на холме, я ос­торожно раздвинул упругие поросли неизвестной травы и ... опять ничему не удивился. Моя удивлялка, похоже, притупилась. В небольшой ложбинке меж двумя холмами уютно примости­лась прозрачная полусфера довольно больших размеров с прозрачными, но ка­кими-то струя­щимися, постоянно меняющимися стенами. Как у мыльного пузыря на слабом ветерке. Сквозь это "мыльное" великолепие возможно было различить уже знакомое мне болотце с островом вдалеке, на котором знакомо возвышалась непонятная и непрозрачная конструкция. Башня не башня. Небоскреб? Нет, пожалуй. Зуб - само всплыло у меня в го­лове определение. Точно, торчит, как зуб. Воткнули и торчит. Как на Квакше. Ох, не нра­вится мне такой универсализм, не к добру он.
- Отсюда желтоглазые и появляются. Надо ждать, - шепнул на ухо Чингачгук.
- Долго?
- Как повезет. Но они часто выходят из своего хрустального замка, каждые два-три дня. Им нужны пленники. Мои родичи, - скрипнул зубами воин. Я не завидовал тому желтоглазому, кото­рый попадется ему в руки. Судьба его заведомо была печальна. - Из пленников еще никто не возвращался и мы не знаем, что с ними делают эти нежити. Нам остается только молиться за бессмертие их душ и мстить.
Ждать пришлось до полудня следующего дня. Сразу после того, как солнце встало в зе­нит, из-за легких перистых облачков появилась полупрозрачная сфера и беспрепятственно пролетела внутрь большой полусферы, от лицезрения скучного однообразия которой у меня давно рябило в глазах. Я знаками подозвал к себе своего партнера и мы в четыре глаза стали высматривать, а что же будет дальше?
26
- Объект Юзер 2110 Алекс де Сад с аборигеном со вчерашнего дня ведут наблюдение за на­шей планетарной базой. Вопреки ожиданиям аналитиков, встреча Объекта с предста­вителем местного племени могавков, находящимся под нашим перманентным наблюде­нием, не дала должного эффекта: объекту удалось избежать силового контакта с могавком и, как мы наблю­даем, даже привела к сотрудничеству. Момент истины у Объекта не насту­пил. Мы потеряли и по-прежнему продолжаем безрезультатно терять время. Такой поворот событий нами не предполагался, поэтому необходимо внести коррективы в стандартный план исследования, ус­корить события и сократить время ожидания результата. Вы знаете, что от того, каким он бу­дет, зависит исход всей операции. Для выработки дальнейших мер с орбитальной темпобазы к нам направлен руководитель аналитического отдела управления планирования. Время прибы­тия 12. 04 по местному времени. Готовьтесь к встрече, думаю, она будет нелегкой - коман­дующим хронодмиралом ему даны большие полномочия.
- Все службы приведены в режим повышенной готовности. Однако есть трудности: медики уве­ряют, что Объект ведет себя нестандартно. Он медленно, но верно выходит из - под на­шего ментоконтроля. Предпринимаемые специалистами усилия не дают положительного результата. Аналитики утверждают, что подобного не было никогда.
- Аппаратура в порядке?
- Техники всё проверили. У генераторов пси - волн постоянно дежурит усиленная группа инже­неров. Сбоев в технике нет. Аппаратура работает на максимуме, но должного эффекта не дает.
- Хорошо. Точнее из рук вон плохо. Распорядитесь, чтобы сюда прислали группу техкон­троля отдела пси-разработок. Нужно исключить все технические погрешности. Старший хронофицер, как идет подготовка к операции по изъятию с Земли второго объекта-дублера?
- По общепринятой процедуре. Через семь стандартных дней мы будем готовы изъять дуб­лера с планеты. Но у нас нет гарантии, что со вторым будет иначе, чем с первым.
- Избавьте меня от дальнейших сюрпризов. Приказ высшего Совета должен быть исполнен в установленные сроки. Вы отвечаете за конкретные результаты, помните об этом всегда, стар­ший хронофицер. И все остальные. Ошибки должны быть исключены по верхнему ве­роятност­ному барьеру!
- Есть.
27
С момента появления челнока - так про себя я назвал сферу, проникшую с неба в "мыль­ный пузырь" - прошло часа три, если поведение местного солнца не сильно отлича­лось от земного, но ничего не происходило. Мы со Змеем по-прежнему жарились на холме и через силу наблюдали за долиной. Что делать дальше мы не знали и все попытки что-ни­будь приду­мать для того, чтобы сдвинуть события с мертвой точки, не привели ни к чему. Бездействие уже не столько раздражало, сколько тихо сводило с ума. По крайней мере, меня. По внешнему же виду моего спутника о чем-нибудь догадаться было невозможно. Индеец был собран, вни­мателен, всем видом выказывая готовность к моментальному дей­ствию, что нельзя было ска­зать обо мне. К тому же эти изматывающие волны рваного ту­мана, периодически накатываю­щие на мои бедные мозги, сопровождающиеся какими-то размазанными видениями, остав­ляющие нервозность, чувство беспокойства, мутной тре­воги. Мою голову словно сжимали в тисках, казалось, что мозг усыхает и скоро сосед услы­шит, как сморщенные остатки моего моз­гового вещества стучатся о стенки черепной ко­робки, словно у перезревшего ореха. Спустя некоторое время невидимая хватка ослабе­вала, чтобы вскоре начать с начала. И так третьи сутки, считая с первой встречи с Большим Змеем, к которому я испытывал всё большее ува­жение.
- Смотри, - легонько дотронулся до моего плеча Змей, - видишь, на востоке столб дыма?
Я всмотрелся в указанном направлении и сквозь марево поднимающегося от почвы нагре­того воздуха различил тонкую струйку черного дыма, почти у самого горизонта. Кивнул.
- Это сигнал моего племени. Они сообщают соседям, что обнаружили нежитей и выступают в поход. Мы так всегда делаем: враги хорошо вооружены и победить их можно только об­щими силами племен долины Святой Благодати. И то не всегда. - Змей вздохнул и продол­жил, - че­рез час воины будут здесь.
- Но ведь они далеко...
- На войне, чтобы выжить, нужно ходить быстро. Мы умеем, жизнь научила, - туманно отве­тил Змей и вернулся к наблюдению за полусферой.
Большой Змей говорил правду. Скоро в долине, спрятанной от полусферы холмом, с вер­шины которого мы вели наблюдение, расположилось несколько сотен воинов. Все они вы­глядели, как близнецы Чингачгука: теже мокасины, набедренные повязки, луки, колчаны, ко­пья, только шкуры, перекинутые через плечо, были разные. Я сразу узнал тигровую, чуть дольше было с распознаванием рысьей и волчьей, некоторые напомнили мне бобровые, но на этом мои знания об обитателях животного мира иссякли. Все пришедшие воины были поджары, мускули­сты и не выказывали ни капли усталости, хотя проделали неблизкий путь. Чингач­гук знаком велел мне продолжать наблюдение, а сам тихой змеей спустился с вершины и подо­шел к статному воину в такой же, как у него шкуре, только ук­рашенной ожерельем из чьих-то клыков (или зубов?). Лицо воина уродовал жуткий шрам, тянущийся наискосок через всё лицо. Взгляд его, когда он повернулся в мою сторону, был суров. Вождь, командир объединенного отряда, решил я и вернулся к наблюдению. На большее я сейчас не годился. Чем я мог помочь опытным воинам? Подождем, что решат эти бывалые люди. Решение казалось мне правиль­ным, потому что еще в другой жизни (какой другой? Да и была ли она, другая?) я привык дове­рять в незнакомом деле профессионалам и в своей работе всегда ожидал того же отношения от других. А сейчас не время изменять своим привычкам, если считаешь их подходящими мо­менту.
Совещание Змея с вождем длилось недолго, по молчаливому знаку меня на холме сме­нили два воина в тигровых шкурах и я спустился в долинку, стараясь придать лицу соответст­вующее ситуации выражение: мужественное лицо бывалого человека, которому попадать в та­кие передряги дело привычное и даже поднадоевшее. Вышло, судя по мелькнувшей в глазах вождя смешинке, плоховато. Ну и не надо! Что делать-то будем, великие воины?
- Счастлив будь, Человек! - приятным, чуть раскатистым баском произнес Вождь. - Чингач­гук поведал мне о твоем желании схватиться с желтоглазыми. Зачем они тебе?
- Я хочу понять, мне надо разобраться, - не найдя ничего умнее, ответил я. - К тому же, я их не трогал (век бы не видел!), это они преследуют меня. Не терплю неясности.
- Хорошо, Человек, ты поможешь нам, мы поможем тебе. Что ты умеешь?
Вопрос был риторическим в сложившейся ситуации. Что отвечать Вождю? Я молча развел ру­ками. Он меня понял, кивнул гордо посаженной головой, и отошел к отдыхавшим воинам. Через секунду от группы отделился воин, подошел ко мне, критически осмотрел, снял с пояса неболь­шой топорик на круто изогнутой рукояти и протянул мне. Я взял, повертел в ру­ках - топор был странной формы, без обуха, на месте которого к нему крепилось, как бы втыкалось под пря­мым углом, топорище - и запихнул за пояс лягушачьего комбинезона, в котором до сих пор ще­голял. Боевое оружие напомнило мне топор - "клювец" охотника бронзового века с Земли. От­куда знаю, - недоумевал я, стараясь пересилить вновь нака­тившую волну дурмана в мозгах. Сквозь туман в голове прозвучал чей-то чужой голос, не­довольно произнесший: " Местные аборигены группируются под прикрытием западного холма. Числом до 350 вооруженных вои­нов. Тьфу, опять хотят разборку устроить! Мало мы их гоняли". Я удивленно завертел головой, пытаясь определить, откуда доносится голос. Ближе пятнадцати - двадцати метров никого не было, да и не смотрели на меня воины, за­нятые подготовкой к предстоящей схватке. Я знал, что она будет. Со мной или без меня, но неизбежно. Дурман в голове понемногу рассеивался, вместе с ним затих таинственный го­лос. Никогда не отличался экстрасенсорными способно­стями, мысли на расстоянии читать не умел. Но звуки чужого голоса в собственной голове не удивляли. Вот чем меня можно было наверняка удивить, так это ясными ответами на все мои вопросы. А тут чтение чужих мыслей на расстоянии! Подумаешь, невидаль. Чужих? - встрепе­нулся я. Конечно, я слышал голос Чужого! Одного из тех, кто засел в полусфере за холмом. Они знали о том, что наш отряд готовится к нападению на их базу. Надо предупредить Змея с Вож­дем. Сейчас же! Но мое сообщение воинов не удивило.
- Да, Человек, - они упорно называли меня "Человеком", словно имени мне не положено, - не­жити всегда узнают о нашем присутствии. Мы знаем об этом. Но откуда узнал ты? - взгляд Во­ждя был способен прожечь дыру в моем лбу.
- Я слышал, как-то получилось, что я услышал и всё.
- Хорошо, Человек, иди, готовься к битве.
Собственно, я и так был готов. Как пионер, всегда готов. Нищему собраться - только подпоя­саться. Так и мне, топор в руки и пошел махать. Учиться боевому искусству рукопаш­ного боя на древних топорах времени не оставалось. Поэтому я отошел в сторонку и растя­нулся на травке, зажмурив глаза, и предался простительной человеческой слабости.
28
Поплавок мерно качался на мелкой озерной зыби, припекало ласковое солнышко, в ведре у ног плескались караси да карпы величиной не меньше, чем с локоть. Лепота и благо­дать посетили меня и заполонили окружающий мир. Озеро, солнышко, лодочка, рыбка, которая ловилась и ловилась, да всё большая, а не маленькая. Маленьких нам не надо. Мы, настоящие рыбаки, по мелочам не размениваемся, тем более, когда такой клев. Как в сказке клев. Кра­сота! Как в старом кино по берегу бегали раскрашенные индейцы, азартно гигикая и, размахи­вая томагавками, пускали с тихим треньканьем свои стрелы в невидимых врагов. Схватыва­лись врукопашную с видимыми врагами, коварно нападавшими на них из прибрежных кустов, со страшным ревом катались в смертельных объятиях по пляжному пе­сочку, местами помечен­ному красненьким. Поверженные враги отважных воинов лесов и прерий, громко скуля и под­вывая, бросались от позора в набегавшие волны и стремитель­ными саженками плыли к ог­ромному мыльному пузырю, который безразлично раскачивался на середине озера, обидчиво посверкивая желтыми глазами с красно-рыжей каемочкой. Та­кие милые, знакомые глазки. Надо всей озерно-лесной идиллией на пучке разноцветных детских шариков парил мой главный редактор и орал в "матюгальник", что если все не уго­моняться и не положат ему на стол объ­яснительные, то он "загонит арбуз по самое некуда всем виноватым ". И я ему верил. Мой по­плавок резко дернулся и пошел под воду, обдав всего меня фонтаном воды. Вот это уже свин­ство....Склонившись надо мной, Большой Змей поливал мое лицо теплой водой из тыквенной фляги. Увидев, что я проснулся, убрал со­суд и, приложив палец к губам - интернациональный жест, призывающий к тишине и молча­нию - кивнул в сторону. Я посмотрел. Воины объединен­ного отряда выстраивались в ко­лонну по четыре ряда и мне нужно было поспешить занять свое место.
- Желтолицые вышли из крепости. Мы готовимся их преследовать, пока не представится удоб­ный для атаки случай, - чуть охрипшим (неужели Змей может волноваться?) голосом просветил меня напарник. - Вождь интересуется, не слышал ли ты еще голоса нежитей?
- Нет, я видел какой-то бред во сне...
- Ладно. Тогда не отставай! - сказал Змей и рванул вслед за удаляющейся колонной. Я и не хо­тел отставать! Что мне здесь было делать одному?
День уже явно клонился к вечеру, а наш отряд спешной изматывающей рысцой всё продол­жал преследование противника, повторяя все изгибы раскинувшихся в изобилии по равнине холмов и холмиков. Я желтолицых не видел, но Вождь уверенно вел отряд и я ему верил: враги не уй­дут. Когда уже почти стемнело, наш отряд стремительно разделился на две от­носительно рав­ные части. Первую повел сам Вождь, укрыв ее за цепочкой холмов слева, вторую часть от­ряда Большой Змей расположил по правой стороне. Воины прильнули к земле, словно слились с ландшафтом, и в здешний мир пришла тишина. Понять происхо­дящее было не сложно: мы дог­нали и обогнали врага и устроили ему засаду по пути его ве­роятного следования. Если Вождь ошибся в своих расчетах, то всё пропало. И мы тоже. Сомнения не успели вкрасться в мои размышления, как из-за холма, который мы миновали минут десять назад, показалась колонна неприятеля. Развязка близилась. Но меня больше волновал не окончательный исход пред­стоящей схватки, а будет ли у меня возможность за­хватить "языка". Без живого пленного жел­толицего всё происходящее теряло для меня лю­бой смысл, в отличие от воинов долины Свя­той Благодати, которым нужна была победа. Только так они могли защитить свои селения с ос­тавшимися в них женщинами, детьми, ста­риками от наступающей нежити.
Неприятельских солдат было около полутора сотен. Все одеты в уже знакомые мне обле­гающие блестящие костюмы, на лицах - маски с раструбами по бокам. Только сейчас у ка­ждого на поясе были прикреплены непонятного назначения коробочки, да в руках они дер­жали нечто, смахивающее на библейские посохи. Когда колонна оказалась почти между на­шими двумя отрядами, в воздух с лихим посвистом взвились пущенные воинами стрелы и по крутой траектории рванули к движущимся по ложбинке мишеням. Казалось, что от смерти нежитей не спасет уже ничто, но тут внезапно ярким светом полыхнули укрепленные на их поясах коробочки и стрелы горящими каплями стекли на землю, не поразив ни одного врага. Вторую волну стрел ожидала та же участь, а вот некоторые стрелы из третьей волны нашли свои цели: несколько неприятельских солдат молча упали. Вероятно, их коробочки разряди­лись или не успели отреа­гировать. Так или иначе, но четвертая волна наших стрел серь­езно проредила вражеский строй. Пятой волны не последовало, на нее не хватило времени. Воины с обеих сторон схлест­нулись в рукопашной, и преимущество заметно сместилось на сторону врагов. Их библейские посохи с тихим шипением описывали круги вокруг своих хо­зяев, при каждом соприкосновении с индейцем рассыпался ворох искр и наши падали, как подкошенные снопы. Я видел, как вспых­нул свечой Вождь, получивший тройной удар посо­хами от окруживших его нежитей. Змей орудо­вал своим копьем, пытаясь оттеснить бешено рвущихся в мою сторону нескольких желтогла­зых. Я не стал отсиживаться, выхватил даро­ванный мне топор - "клювец", и сиганул в самую гущу неприятеля. Была - не была: семи смертям не бывать, а одной не миновать. К тому же, я не слышал о случае, чтобы кто-ни­будь из смертных опаздывал на свидание с Богом. Извер­нувшись, я вспорол живот одному, долбанул по черепушке второго, да так, что его мозги брыз­нули из-под маски во все сто­роны. Притормозил, чтобы оглядеться, и понял, что у меня есть шанс захватить "языка". Змей в нескольких метрах от меня так увлекся поединком с особо на­стырным соперником, что не замечал крадущегося к нему со спины нежитя. А нежить не заме­тил меня, подско­чившего сзади и клюнувшего его затылок плоскостью топора. Нежить рухнул, я схватил его в охапку и попер за холм, туда, где недавно пряталась наша засада. Я выполнил свою задачу-минимум и, подобно мавру, мог уходить. И мораль здесь ни при чем!
29
Свалив пленного по ту сторону холма, я спеленал ему руки-ноги его же поясом, пред­вари­тельно отодрав загадочную коробочку. От греха. Плюхнулся на задницу, отер обильно проступивший пот, чуть не сказал - трудовой. А чем он не трудовой, если в молодости мне везде говорили и всюду писали про ратный труд и почетную обязанность воинской службы. Да вот незадача, служить - то я рад, а прислуживать мне тошно. А в мои призывные годы на Земле срочная служба ковала не воина, а служку. Поэтому прыгнул выше головы, стал сту­ден­том вуза с военной кафедрой и благополучно избежал срочной. Правда, в "партизаны" потом затаскали. Но лейтенантом вполне здравого возраста, а не восемнадцатилетним ре­бенком. Вы знаете, почему призывают в восемнадцать лет? Потому, что к этому возрасту инстинкты само­сохранения еще не созрели, чувства коллективизма через край, боязнь оп­ростоволоситься пе­ред товарищами по оружию велика, а прослыть трусом и неумехой - для пацана хуже смерти. А кто нужен нашим генералам? Кто сказал умелые воины и закаленные бойцы? Не смешите. Вос­требованы исполнительные болванчики с недозревшей психикой. Отсюда и цифра - 18. А как заставить двадцатипятилетнего мужика строить звездюку дачу или копать огород вместо рат­ной службы? То-то. Но это я в продолжение к моим рассужде­ниям о Родине и государстве. Где это было? На Дюне или Квакше? Да было ли вообще?
Тем временем за холмом не стихал шум ожесточенной битвы. Я прислушался, пытаясь по звуку определить, чья верх берет. Не определил, встал с насиженной точки, перехватил то­пор сподручнее и дернул в самую гущу событий, которые теперь, после взятия пленника, не иг­рали для меня особой роли. Победят друзья-индейцы - хорошо, нет, всегда успею спря­таться со своей добычей от желтоглазых и пораспрашивать ее с пристрастием. На войне как на войне. Здесь гуманные способы при прямой угрозе жизни не катят. Но так в теории, а на практике я, раззявив рот в безумном крике, несся на нежитей, бешено размахивая топором. Странное жи­вотное - человек. Я кого-то бил наотмашь сначала топором, потом, когда он намертво застрял во вражьей черепушке, подобранным индейским копьем, а завершил свой ратный труд, сидя на распластанном чужаке, исступленно вбивая его голову в мать-сыру землю. Впрочем, для него она не была Матерью. Она роднее мне, такому же чужаку на этой планете, но пролившему за нее свою и чужую кровь. Вот она стекает из рубленой раны на правом предплечье и хлюпает в разбитом носу. А это многое значит для того, кто пони­мает.
Мы изрядно покрошили неприятеля, он так же не остался в долгу, оставив от отряда погиб­шего Вождя не более пятидесяти воинов. На достигнутом стороны решили остановиться и разой­тись, каждый при своем интересе.
- Господа хронофицеры! Во время предпринятой по инициативе руководителя аналитиче­ского отдела вылазки поставленная перед отрядом задача не была выполнена. Объект Юзер 2110 Алекс де Сад не только не изъят с планеты для последующей стационарной пси-коррекции по­ведения, но и подвергся угрозе физической смерти. Ваши доблестные десант­ники, капрал, чуть не изрубили его в труху! Кроме того, вы позволили захватить одного из них в плен! Немыслимая небрежность! Вы ведете за ним наблюдение? Где он сейчас? Или это тоже непосильная для вас задача?!
- Наблюдение за кем, пленным или Объектом, господин хронодмирал?
- За Объектом, разрази вас арахноид!!!
Как положено после битвы, мы зализывали раны. И оплакивали погибших товарищей. Ко­гда всем оставшимся отрядом мы добрались до деревни племени могавков, где нас встретили встревоженные женщины, стайки галдящих разновозрастных детей и группы сурово молча­щих старых воинов, уже наступило раннее утро. Повалившись, где кому пришлось, на цен­тральной площади селения, покрытой пушистым травяным ковром, воины расслабленно по­зволили жен­щинам поднести им воды, пожилые знахарки проворно принялись перевязы­вать немногочис­ленных раненых (раненых было мало просто потому, что посохи непри­ятеля разили наповал при малейшем соприкосновении с телом, поэтому среди ран прева­лировали ушибы, ссадины, проломленные подручными средствами черепа и сломанные кости. Резаная рана была у меня одного, но я не помнил, кто так меня приласкал, выпало из памяти). Суровые старики собра­лись вокруг Большого Змея, который командовал отря­дом на обратном пути, а дети мельте­шили повсюду, расспрашивая и помогая тем, кому еще была нужна помощь. Своего "языка" я первым делом принайтовил к столбу, очень уместно вкопанному посреди площади. Поэтому по­лучилось так, что плененная нежить была у всех на виду и никуда деться не могла при всем же­лании спрятаться от многочисленных ненави­дящих взглядов обитателей деревни. Стайка мальчишек, самых младших по возрасту, при­ладилась было метать в пленника камни, но про­ходящая женщина что-то сурово им сказала и пацанят как ветром сдуло. После этого инцидента к пленнику больше никто не приставал и он смиренно сидел у столба на привязи, лишь изредка ворочая головой, по-прежнему скры­той маской с раструбами. Вот немного отдохну и рас­спрошу голубчика обо всем, что меня интересует.
А вот самочувствие было аховое. После того, как мой порез на предплечье промыли какой-то неприятно пахнущей жидкостью и замазали пастой из древесной коры, тут же схватив­шейся на­подобие медицинского клея БФ, боль в ране стихла. Но не переставая, мучили го­ловные боли, выматывали до тошноты накатывающие волны дурмана, отнимая последние силы. Страдаль­ческое выражение моего лица привлекло одну из проходящих мимо знаха­рок. Она присела ря­дом, внимательно всмотрелась мне в глаза, затуманенные болью, куда-то сходила и вернулась с маленьким кувшинчиком в руках, распространявшим медово-елейный аромат из узкого гор­лышка.
- Выпей, Человек, тебе станет легче, головная хворь покинет тебя, - с материнскими интона­циями в голосе произнесла травница. Я не капризничал и маханул жидкость залпом, не к месту вспомнив, как в юности впервые выпил сто грамм водки. И что со мной потом приклю­чилось.
Мы с классом каждое лето ездили в комсомольско-трудовые лагеря полоть турнепс, есть в сельском хозяйстве такая кормовая культура, а зарабо­танные деньги тратили на туристические поездки в зимние каникулы. После вось­мого класса мы посетили зимний Киев - мать городов русских, которому было суждено стать местом моего при­общения к куль­туре пития исконно национального напитка. А подвели меня одинаковые гос­тиничные стаканы. По совету более тертых одноклассников я в один стакан налил водки, в другой воды из-под крана для запивки, сделал затяжной, как учили доброхоты, выдох и мах­нул содержимое первого. Опять же, как учили, не выдыхая, я запил показавшуюся совсем не огненной жидкость содержимым второго стакана и... зашелся в кашле, стал за­дыхаться, из глаз гало­пом слезы понеслись и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы заботливые товарищи не дали испить страдальцу водицы холодной. Пережитые ощущения я и сейчас, выпив за ушедшие годы не одно ведро огненной воды, не пожелал бы и врагу. Разве что самому ненавистному. А объяс­нялся весь случившийся кошмар просто: восполь­зовавшись стаканами-близнецами, я, пребывая в понят­ном волнении и опасаясь ударить в грязь лицом перед коллективом, перепутал руки, судорожно сжимавшие стаканы и воду запил водкой. Пережив подобный конфуз в подростковом возрасте, другой бы зарекся пить что-нибудь крепче кефира, а с меня, словно с гуся вода. Ох, и натер­пелся я от русского напитка в по­следующие годы. Что уж теперь вспоминать, когда впору пить боржоми... Но знахаркино зе­лье оказалось даже приятно на вкус, разве что излишне сладковато. Но однозначно вкуснее водки. И подействовало быстро: головная боль стала почти сразу от­пускать, дурман рвался в сознании на мелкие лоскуты и остатки содержимого моей головы стремительно светлели и просветлялись. Спасибо, добрая женщина, ты спасла меня! Я твой должник. Скольким людям я был должен за свою жизнь, нет, не деньги. Намного более ценное. Должен за пода­ренную любовь, простое доброе участие в трудную минуту, вовремя произне­сенное слово.... Вовек не расплачусь. Но стремлюсь. Вряд ли второй раз в жизни по­встречаю своих кредиторов, поэтому не жду, а сею добро тем, кто рядом, кто нуждается в помощи здесь и сейчас и надеюсь, что хоть часть неоплатного долга верну. Сейчас рядом со мной сидел желтоглазый, но творить ему добро мне не хотелось. Наоборот, очень хоте­лось по­ступиться принципами. Как допытаться нужной информации я не знал. Ну, не пытать же его, в самом деле! Впрочем, союзники, наверное, не проникнутся моими душевными пе­реживаниями, не поймут терзаний мятущейся души. И охотно возьмут в жесткий оборот плененного нежитя, даже если я не буду настаивать. Тем более, что повод есть: наверняка постараются узнать о судьбе своих соплеменников, ранее похищенных пришельцами и заодно помочь мне разгово­рить "языка". Ведь теперь я для них не просто Человек, а Вели­кий воин, пленивший впервые за много битв нежитя, что не удавалось до меня никому. Ай да Лешка, ай да молодец! Ладно, надо дать душе и телу отдохнуть, а потом решим, что де­лать.
Растянувшись поудобнее на травке, стал оглядываться вокруг, пытаясь отвлечься от тяжких дум. Вокруг центральной площади располагались жилые дома аборигенов, сложенные из саманных кирпичей и тщательно выбеленные, этакие радостные домики, словно с реклам­ной картинки "Домика в деревне". Расходясь концентрическими кругами от площади, по­стройки за­нимали всю низину меж четырех холмов, на вершинах которых ясно различались смотровые площадки, сложенные не из бревен (равнинная планета, древесный дефицит налицо), а кам­ней, промазанных, скорее всего, глиной. На каждой из четырех вышек стояло по три воина, ве­роятно, отвечая за осмотр выделенного каждому узкого сектора наблюдения. Умно, рационально. По здешней местности к деревне могавков было бы трудно подкрасться незамеченным. На самой площади, помимо вкопанного столба с пленным, располагалось нечто вроде невысокой эстрады из тех же саманных кирпичей с возвышающимся в центре высоким деревянным (!) креслом. Трон местного вождя, не иначе. Ребятня постарше выно­сила из домов и расставляла, начиная от помоста, ровными рядами длинные столы и лавки, которые несколько женщин тут же застилали простынями. Понятно, местные готови­лись отметить победу над врагами. Вот это по-нашему! Одобряю! Над домами вились струйки дыма, по площади начинали распростра­няться вкусные ароматы. Идиллическая картинка - пришли с работы мужики, надо кормить. О том, что мужиков вернулось почти в пять раз меньше, чем выступало в поход, напомнила только похоронная команда, с лопа­тами и кирками на плечах проследовавшая в полном молча­нии через площадь. За деревню, где располагалось местное кладбище, у которого мы при под­ходе к деревне сложили тела погибших воинов, которые всю дорогу тащили на себе. Значит, бу­дем отмечать не только победу, но и поминать павших воинов. Что ж, тоже по - нашему. За всё в жизни приходиться платить, главное, чтобы цена не была непомерной.
Похороны павших прошли без истерики и ненужной суеты. Воинов, завернутых в многоцве­тье погребальных ковров, уложили в общей могиле, положив рядом с каждым их оружие - копья, луки с колчанами, полными стрел, боевые топоры - и бытовую утварь, необходимую в любом дальнем походе, и в потусторонний мир тоже. Затем вперед вышел благообразный старик, произнес недолгую речь на непонятом мною языке, наверняка молитву, после чего погибших засыпали землей, возведя небольшой холм над местом упокоения. В вершину могильного холма вкопали длинные шесты, на которых развевались шкуры животных, обозна­чавших кланы, к которым принадлежали погребенные. Там были и тигро­вые шкуры, и волчьи, и медвежьи.... Ни одно из племен не вышло из кровавой битвы без потерь. Завершив ритуал, це­почка печальных людей побрела в деревню, где их ждали по­минальные столы. Праздновать победу будут после того, как достойно проводят соплемен­ников в иной мир. Может, это и не нужно погибшим, но это необходимо живым.
Поминки проходили по заведенному с незапамятных времен ритуалу. Суровые воины по очереди вставали, поднимали к вечернему звездному небу чаши с вином, произносили имена погибших родичей и друзей, которые словно эхо повторяли все присутствовавшие, после чего в молчании выпивали свои кубки, предварительно плеснув часть содержимого через левое плечо. Для тех, кого навеки приняла в себя родная земля. Многие имена неод­нократно повто­рялись, вероятно, погибшие были самыми достойными людьми в племени. И о них будет долго помнить всё племя, ведь бессмертие людей не в мифическом эликсире молодости или чем-то еще, а в людской памяти: пока о нас помнят наши дети, друзья, зна­комые - мы живы. А добрая память людей бессмертна, только заслужить ее очень трудно. Многим это не удается сделать за всю жизнь. Но дорогу осилит идущий, главное смолоду взять верные ориентиры. Хотя бы из наших церковных десяти заповедей, если уж совре­менное общество не может предложить ни­чего взамен духовного наследия предков землян. Да и стоит ли менять? Решай, человек, тебе дано право выбора, оно-то и отличает тебя от диких зверей, а вовсе не вторая сигнальная сис­тема. Не заблудись в трех березках.
30
Мы со Змеем и еще пятью воинами могавков споро двигались к месту недавней битвы. Не по желанию, а по злой необходимости. Нам ничего не удалось узнать от пленен­ного мною желтоглазого. Едва мы, наутро после похорон, стянули с него маску с нелепыми раструбами, как наш пленник захрипел и замертво ткнулся мордой в землю. Всё! Его метабо­лизм оказался несо­вместим со здешней атмосферой. Кто бы мог подумать, ведь со мной-то всё в порядке, и дышу, и ем, и ничто меня не берет. А эти товарищи гонялись за мной на не­скольких планетах, на карельском озере я видел их без масок, и тогда они оставались живы! Кто мог предположить, что здесь будет иначе? Никто. Даже тени подозрения не возникло. Теперь я окончательно уверился в чужеродно­сти желтоглазых. Сразу после того, как пленный нежить умер от глотка утреннего воздуха. До того мучился в неясных сомнениях. Видел же их вполне чело­веческие, как у меня или Змея, лица почти в упор. Но раз от чистого воздуха мрут, значит Чужие. Что же теперь? Причитать было поздно, винить некого. Но мы не достигли главной цели - ничего не узнали от пленного. И теперь трусили обратным путем к полусфере нежи­тей в надежде сориентироваться на месте и узнать необходимое и мне, и могавкам для простого выживания. Никого не повстречав ни в пути, ни на месте недавнего побоища, где уже ничто не напоминало о случившемся накануне, наш маленький отряд вплотную подоб­рался к холму, за которым располагалась прозрачная по­лусфера Чужих. Разбив бивуак у подножия последнего холма, мы стали держать военный совет, главным вопросом которого был: как нам дальше поступать? Что делать?!
- На абордаж их замок не возьмешь, - горько посетовал Большой Змей. Откуда только зна­ние морской терминологии у сухопутного воина? - Но и долго здесь мы находиться не мо­жем. Нас обнаружат. Если уже не вычислили. Человек, ты больше не слышишь голосов Чу­жих, как это случилось накануне битвы?
- Увы, полная тишина.
Я еще раньше заметил, что с того времени, как добрая травница напоила меня своим отва­ром, у меня прошли головные боли и волны дурмана не накатывались больше на бедовую головушку покорителя звезд. Голова стала приятно легкой, свободной, а мысли внутри па­рили, словно со­колы, гордо и быстро. Я выпросил у старушки бутылочку снадобья про запас и она висела у меня на поясе, дожидаясь своего часа. А вот чужие голоса с тех пор пропали. В данном случае это был явный минус. Хорошо б узнать, что там задумывают нежити в своем мыльном полупу­зыре, а не напрягаться над неразрешимой проблемой на военном совете почти на виду у не­приятеля.
Ирина устало опустила руки и тяжко вздохнула. Совсем по-земному, хотя нужды в мимик­рии сейчас не было. Ее силовой сферический кокон в режиме "стелс" парил над четкими чело­веческими фигурками у подножия холма недалеко от планетарной базы. В кабине четко разда­вались голоса аборигенов и самого Объекта.
- На абордаж их замок не возьмешь, - раздался голос местного воина, которого называли Большим Змеем. (Откуда только знание морской терминологии у сухопутного воина? - отго­ло­сок мысли Объекта) - Но и долго здесь мы находиться не можем. Нас обнаружат. Если уже не вычислили. Человек, ты больше не слышишь голосов Чужих, как это случилось нака­нуне битвы? (Вот это уже интересно, что мог слышать Объект?).
- Увы, полная тишина.
Такая же тишина повисла на долгие минуты и в кабине кокона. Поэтому Ирина немного рас­сла­билась и вздохнула. Появилось время для предварительного анализа добытых за по­следние сутки данных. Да, уже сутки она неотлучно находилась рядом с Объектом в неви­димом коконе, собирая информацию и пытаясь внести ясность в угрожающе складываю­щуюся для исхода всей операции ситуацию. Картина вырисовывалась гнетущая. Юзер Алекс де Сад оконча­тельно и бесповоротно вышел из-под ментоконтроля. Вероятная при­чина: неизвестная жид­кость, которую он принял вчера перед похоронами. Пометка: дать ко­манду добыть образец жидкости. Объект проявлял недюжинную силу воли и до принятия пси-блокатора (чем навер­няка и была ведьмина микстура), неоднократно пробивая нало­женную стационарными пси-ге­нераторами пелену сумеречного сознания, выходя из-под контроля, что требовало немедленного вмешательства специалистов аналитического отдела. Удерживать его в рамках иссле­дования было трудно. Но теперь Юзер был абсолютно недоступен для пси-воздействия имеющимися у экспе­диции техническими средствами. Ирина слыла опыт­ным полевым хронофицером, в ее послуж­ном списке можно было прочитать не об одном десятке проведенных с ее участием аналогич­ных операций на множестве других планет, но с таким строптивым и неугомонным юзером она сталкивалась впервые. И не знала, что де­лать с ним дальше.
- Может быть, подойдем в открытую и попытаемся проникнуть внутрь? - раздался в динами­ках голос землянина, не желавшего быть подопытным кроликом. - В истории моей планеты был полководец, который любил повторять, что главное ввязаться в бой. Как думаешь, Змей?
Внимание полевого специалиста моментально переключилось на происходящее внизу.
31
- Может быть, подойдем в открытую и попытаемся проникнуть внутрь? В истории моей пла­неты был полководец, который любил повторять, что главное ввязаться в бой, а там будь, что будет. Как думаешь, Змей?
- Ммммм.... Не знаю. Наши предки учат не спешить при принятии важных решений. Спешка нужна только тому, кто переест залежалой солонины в конце зимы, - ответил воин. Другой не выдержал и хихикнул. Несерьезно как-то, по-мальчишески. И тут же смутился под взгля­дами соплеменников.
- Поступим так, - принял решение Чингачгук, - ты, Человек, встанешь между нами и будешь изо­бражать, будто мы тебя конвоируем. Топор отдай Велесу. Мы подойдем к воротам замка Чу­жих, постучим и скажем, что хотим отдать желтоглазым того, за кем они охотятся, взамен га­рантий мира и ненападения на наши племена. Чужие поверят и откроют ворота. Мы на них на­падем и попытаемся взять в плен одного из воротных стражей. Как план? - Змей ог­лядел вни­мательно слушавших его воинов и остановил взгляд на мне, давая понять, что окончательное решение за мной. Высока честь, но я бы сейчас обошелся без подобных признаний моей зна­чимости. Что бы сделал на моем месте любой другой? Выхода не было и я согласился. Сидеть без дела не осталось сил. Надо было что-то предпринять и предло­женный Змеем план был не лучше, и не хуже любого другого. Каким еще способом подоб­раться к полусфере, имея на воо­ружении только топоры и копья? Ввяжемся в бой, а там кривая вывезет!
- Удачи, дурачки, - зло ухмыльнулась Ира, блеснув сталью желтых глаз. Вызвав базу, она пере­дала в штаб все собранные ею данные. Спустя пару минут по личной биосвязи пришел коммен­тарий старшего хронофицера с красочным описанием выражения лица хронодми­рала в тот момент, когда ему доложили о плане местных напасть на базу. Ирина от души рассмеялась, представив его рожу. Но тут же прервала сеанс связи. От греха. Хронодмирал слыл злопамят­ным и мстительным сукиным сыном.
Я волочил по траве ноги, периодически усердно спотыкался на ровном месте, громко стонал и охал, старательно изображая подавленного, психологически сломленного пленника. Мои охранники не менее старательно изображали свирепость к чужаку, пинками и порой весьма чувствительными ударами древками копий, поднимая меня на ноги и пихая в сторону замка Чужих. За нами наверняка пристально наблюдали, по-другому быть не могло, но внешних проявлений интереса к нашей небольшой колонне не отмечалось. Так, спотыкаясь и ругаясь на чем свет стоит, мы подошли к стене полусферы. И тупо топтались на месте, столкнув­шись с не­предвиденным равнодушием Чужих. Долго нам здесь маячить, интересно было бы мне знать?! Мое возмущение готово было выплеснуться наружу, когда неожиданно стена полусферы рас­пахнулась и перед нами гостеприимно раскинулось болото. Никаких стражей рядом не было. Наш план провалился - вязать и пленить было некого. Спустя несколько минут разум взял таки верх над растерянностью, мы со Змеем переглянулись, он протянул мне боевой топор и мы, не оглядываясь на спутников, шагнули на пружинящий мох болотца, радушно раскинувшего пред нами свои кочки. Перепрыгивая с одной на другую, мы дви­нулись к видневшемуся впереди зданию. Зубу? Или как там его звали в другой жизни?
Нам никто не мешал, мы всемером благополучно достигли твердой почвы острова, лишь промочив ноги и чуть запыхавшись. Дверь сооружения была открыта, как и не закрывалась с нашей последней встречи, и нам не оставалось ничего другого, как послушным бараньим ста­дом шагнуть внутрь. Я хотел было зажмуриться, ожидая либо памятного удара в скулу, либо ка­кой-нибудь другой пакости от хозяев, кардинально решающих проблему непрошеных гостей. Но ничего не произошло. Ничегошеньки. Нас впустили в крепость и позволяли осмотреть всё, что сочли нуж­ным показать, то есть голые стены и довольно вместительную кабину по цен­тру зала. Адрена­лин в нашей крови выкипал впустую. Мы перегорали, как электролампочки, пережившие пере­пад напряжения в сети. Среди сопровождающих стали раздаваться исте­ричные смешки, не­смелое покашливание. Мы проигрывали, еще не вступив в битву! Оста­ваться на пороге дальше было равносильно капитуляции. Чтобы не растерять остатки бое­вого духа, таявшего помимо желания, мы сплоченной группой, ощетинившись копь­ями, двинулись к центру зала, чуть притормозили около загадочной кабины, но невидимая сила мягко подтолкнула нас под дели­катное место и мы, сгрудившись, оказались в кабине, тотчас пришедшей в движение. Нас спус­кали в недра сооружения. Что ждет нас там? Я те­рялся в догадках, лица спутников отражали внутреннюю борьбу между первобытным стра­хом и суевериями и желанием сохранить досто­инство воина в любой ситуации, выказав презрение к смерти. Самый молодой воин молился, вздев голову туда, где должно было быть родное небо его планеты, а сейчас разливалась гне­тущая мгла. Увидим ли мы когда-нибудь небо? И небо чьей планеты? Неопределенность хуже смертельной угрозы. Неиз­вестность терзала наши души, размывая остатки мужества, а клеть всё продолжала движе­ние вниз. У нее была цель, у нас одна неизвестность. Но всё когда-ни­будь кончается, рано или поздно. Хорошее обычно быстрее, чем плохое. Наше плохое, каза­лось, будет длиться бесконечно, но нет, внизу понемногу стал просветляться мрак бездонной лифтовой шахты (чего же другого?), кабина заметно притормаживала и люди воспряли духом. Любой финал лучше бессрочного кошмара.
32
Каково же было мое удивление, когда, пробив облака, кабина плавно, даже нежно, плюх­нулась в озеро на далеком Карельском перешейке. Сколько будут издеваться надо мной неведо­мые экспериментаторы, тер­зая мою психику потрясениями, а тело немыслимыми в прежней жизни испыта­ниями? Ну, я понимаю, поигрались немного, да и ладно, ос­тавили в покое. Я бы даже не обиделся, честное пионерское! Но всякому терпению прихо­дит конец. Любые пе­редряги должны иметь разумные пределы и вразумительное объясне­ние. Иначе это садизм. Патология, от которой надо лечить в больнице строгого режима, держа на коротком поводке, пока лечение не принесет страдальцу облегчение. Конечно, те, кто вытворяет со мной непо­требные эксперименты, больные люди. Или Чужие, но одно­значно больные. Их надо поймать, изолировать от любого общества во избежание даль­нейших неприятностей и лечить, лечить, лечить. Я уже готов вернуться в профессию - буду терапевтом в той психушке, куда запрут моих преследователей! Вылечил бы, как шелковых! Всё припомнил бы. И жару палящую, и воду мокрую, и болото противное, и битву с нежи­тями. ВСЁ.
А пока моё воинство бултыхалось в озерной водице, поминутно отплевываясь и посто­янно тараща на меня глаза. Судя по пузырям и нелепым взмахам, никто не умел плавать, даже Большой Змей, что меня немало удивило. Великий воин и плавать не умеет! Впрочем, чего ждать от сугубо сухопутных ребят, для которых на родной планете лужа по колено уже океан, а хилый ручеек глубже Амазонки в период паводка. Надо принимать хо­роших людей такими, какие они есть. И спасать от гибели - поголовного утонутия по при­чине тотального не­умения. Я рванул к самому молодому индейцу, который устал пускать пузыри, принялся зака­тывать глазки и, слабенько взмахивая руками, был готов навсегда по­грузиться в глубины озера. Успел вовремя, перевернулся на спину, обхватил его под грудь и стал выплывать к бе­регу, но, сделав несколько взмахов, неожиданно увидел лодку, покачи­вающую рыболовными удочками буквально в трех метрах от меня. Быстренько взвалив на нее индейца, я прыгнул к лодочному мотору, дернул рычаг газа и лихо подкатил к Змею, помог ему перевалиться через борт и дальше спасение утопающих пошло как на тренировке спасателей МЧС. Вес семерых не самых худых мужиков в мокрой одежде и с оружием - ни­кто, кроме меня, не расстался с воо­ружением! - был запредельным для моей лодочки, но она не подвела хозяина, натужно рыча и черпая бортами воду, благополучно доставила всех к берегу. Кто мог, выбрался и рухнул на травку в прибрежные кустики, у кого сил не ос­талось, приходил в себя на днище, куда из пере­вернутого ведра вывалился весь мой улов из той жизни. Еще живой и подергивающий хво­стами. Хорошо, смекнул я по-хозяйски, будет, чем накормить ребят. Вот немного полежим, от­дышимся, а там нас, да нам, да ни один черт не страшен. Столько перетерпеть и чтобы на род­ной планете ласты склеить?! Не дожде­тесь, упыри! Вот только дайте срок, уж мы вас, нас, так дадим, заречетесь шастать по чужим домам, нежити поганые...Людей донимать дурью вся­кой...
Сушить одежду и поджаривать на угольях рыбу пришлось на берегу. Мы только отступили немного вглубь прибрежного лесочка, который вскоре переходил в вековой реликтовый лес, чтобы не маячить на виду у вероятного противника. Огонь добыл Большой Змей, долго стуча подсушенным под солнышком огнивом, выбивая искру. Дрова собирали всей компа­нией. Тех­нологией обработки рыбы щегольнул я, показав себя бывалым рыбаком - не все же время в неумехах числиться. Нанизав почищенных и выпотрошенных рыбин на деревян­ные шампуры, мы терпеливо ждали их кулинарной готовности. Жаль, что соли не было. В остальном ничего себе пикничок получился. Удачный, если учесть, что, поедая со Змеем поджаренную до хрустя­щей корочки рыбу, мы разглядели на противоположном берегу не только мой двухэтажный до­мик, но и сумели засечь миг приземления в него знакомой сферы. Я не оговорился, сфера прошла крышу насквозь, не повредив красную финскую ме­таллочерепицу. Ну и чему удив­ляться? Плохо другое: Чужие могли быстро вычислить нашу стоянку и надо было пошустрее сматываться отсюда, если мы еще не расстались с надеж­дой выяснить причины происходящей теперь уже не с одним мной нелепицы. Большой Змей подтвердил репутацию великого воина. Не успел я сказать ему о вероятности напа­дения Чужих, как он уже молчком выкинул в озеро останки недоеденной рыбины, отер о траву руки и тихо свистнул остальным воинам. Не прошло и минуты, как от берега в релик­товую чащу леса спорым шагом удалялся небольшой, но сплоченный и очень злой на нежи­тей отряд воинов. Лодку мы загодя спрятали на берегу, за­бросав валежником. Пригодится - нет, но ресурсами разбрасываться не стоит. Никогда, ни в этой жизни, ни в какой-либо иной.
Прелестей похода вокруг озера я, будучи городским жителем, описать не в состоянии. Шли, прислушивались к лесным звукам и малейшим шорохам, стараясь не вспугнуть ни зверька, ни малую птичку. Что меня искренне удивило, так это то, что степняки, какими были Змей со всем воинством, быстро адаптировались к лесной образу мышления и вытекающего из него поведения. Необъяснимо, но факт подтвердить могу перед любым судом. К закату мы уже обо­гнули большую часть озера и вышли на финишную прямую с домом - целью всего путе­шествия. В темноте решили не рисковать и расположились на отдых. Спать никто не соби­рался, но Змей все равно выставил часовых метрах в сорока от лагеря, пообещав менять их каждые четыре часа. Было прохладно, но великолепный вид Большой Медведицы на родном небе грел не только душу. Я дома. После всего, что было, я вернулся. И не один. А дома и стены помогают.
- Господин хронодмирал, мы потеряли контакт с объектом Юзер 2110 Алекс де Сад. Вме­сте с группой местных воинов он провалился в темпоральное кольцо. Причина провала анали­зируется. Точка выхода группы из темпорального поля пока не найдена, аналитики про­счи­тывают возможные варианты. Разведгруппы готовы выступить в любой момент после по­лу­чения координат высадки. У меня всё. Я виноват, - докладчик опустил голову.
- Для вас, старший хронофицер, это действительно всё. И виноваты действительно вы. Сдайте оружие, вы отстранены от занимаемой должности. Младший хронофицер Ирина, принимайте командование операцией поиска на себя. Докладывать по готовности. Все сво­бодны. А этого... в кандалы!
Опальный офицер ощерился, его желтые глаза буквально метали молнии в хронодми­рала, из - под ногтей показались боевые когти, еще миг и безумие проломит все преграды, река прорвет сдерживающую ее плотину, но обреченного уже обступал конвой из корабель­ной полиции, гото­вый любой ценой сломить любое сопротивление. Приказ должен быть вы­полнен и его выпол­нят. Иначе не может быть потому, что не может быть никогда, пока стоит Империя. И до тех пор, пока хронодмиралам будут нужны козлы отпущения.
33
Ночевка прошла спокойно. Вряд ли кто-нибудь спал, но всё же мы немного отдохнули, а предстоящее подхлестывало нервы лучше крепкого кофе. Быстро собравшись, осторожно выдвинулись к цели, где предполагали встретиться с желтоглазыми и прояснить все во­просы. Оцепив полукругом коттедж, воины по знаку Большого Змея замерли в нервном ожи­дании, а у меня созрело некое подобие плана ближайших действий, о чем я решил поде­литься с Чингачгу­ком. Тихонько ретировавшись за кольцо оцепления, мы присели и я начал:
- Мы не знаем, в доме наши враги или нет. Если будем дожидаться их появления, то можем пропустить удар с тыла. Поэтому предлагаю: я скрытно проникну в дом и осмотрюсь. Если они там, вы присоединитесь ко мне, шума будет достаточно, вы услышите. Если нет, я вернусь и бу­дем ду­мать, что делать дальше. Как тебе такой план?
- Рискованно, но...другого выхода нет. Только пойду я, Человек.
- Нет. Ты не знаешь внутренней планировки, а я там был. Ведь предполагается, что это мой дом. Кроме того, в случае твоей гибели воины не смогут вернуться домой без руководителя, скорее всего нежити их добьют или пленят. Поэтому логичнее идти мне. Не спорь, Змей. Так правильно. К тому же, ты забыл, что мы на моей родной планете и я в ответе за всё. Это мой мир...
- Хорошо. Мы будем рядом и быстро придем на помощь. Будь осторожен, друг, не огор­чи меня своей... неосмотрительностью, - грустная улыбка коснулась губ Змея.
Прокравшись к двери дома, я не стал дольше осторожничать. Рванул входную дверь на себя и ворвался в помещение, рассчитывая на любой вариант встречи, множество которых роилось у меня в голове, но то, что предстало передо мной, не вписывалось ни в один сце­на­рий. У кухонного стола стояла Ирина в домашнем халатике, кокетливо открывавшим кра­сивые ноги хозяйки значительно выше ее округлых коленок, шинковала капусту, на плите вкусно по­булькивала кастрюля, где, распространяя знакомые запахи, варился мой любимый украинский борщ. Покой и уют. Лепота, просто обалдеть! При моем появлении Ира оберну­лась и расте­рянно улыбнулась, увидев на пороге меня, ошалело вращающего выпученными глазами, в не­лепом зеленом балахоне и размахивающего чудным топором. Надо отдать ей должное: пока я стоял изумленным истуканом, Ира сначала улыбнулась, затем ехидно прыснула в подставлен­ный кулачок и произнесла до боли знакомым голосом с родными ин­тонациями:
- На кого охотится великий траппер? Или на наш вигвам напало враждебное племя индей­цев и ты защищаешь свою скво? Какой ты грозный, мой герой! Настоящий полковник! Или ты решил завоевать меня, не дожидаясь покрова ночи? Ладно уж, ты победил, иди ко мне и возьми свою законную добычу! Смелее, я не буду кусаться, я ведь люблю тебя, Лешка, ду­рачок...- продол­жая ворковать, женщина неспешно подходила ко мне, ласково улыбаясь, обволакивая созна­ние милой болтовней, которой я не слышал более десяти лет, с того времени, как развелся с женой. Зачем я позволил ей тогда уйти?! Нам же было хорошо друг с другом, мы любили и ве­рили, беспечно вверяясь судьбе. Теперь она вернулась ко мне. Поняла, что мы допустили ошибку и первая решила исправить ее. Как я ей благодарен, как сильно я ее люблю! Прошед­шие без нее годы - пустые, холодные, никчемные, пропавшие зря. Их надо забыть и выбросить из памяти. Теперь мы вновь вместе, потому что она оказа­лась смелее и решительнее меня, переступила через гордыню и женские обиды, вернулась. С этого момента всё будет иначе, ни­кому в обиду не дам мою маленькую, любимую, хоро­шую, нет, лучшую в мире женщину, пода­рившую мне сына и счастье любви. Как древний ви­кинг, порву всех, кто осмелится прибли­зиться к ней, к нашему счастью, нашей любви...Сладкий туман обволакивал мозг, как колоколь­чик, призывно звенел в нем голос МОЕЙ ЖЕНЩИНЫ, единственной, богоданной. Ее руки ласково прикоснулись к моей груди, потрепали волосы на затылке, затем пригнули голову и я увидел ее полные, сочные губы, призывно раскрывающиеся навстречу моим, исстрадавшимся, заждавшимся только ее. Никого больше. Для меня не существовало других губ, других женщин, я был ее, только ее, она имела право делать со мной всё, что сочтет нужным. Нет запретов в близких отношениях любящих мужчины и женщины. Взаимная любовь освящает всё! Мне не хва­тало воздуха, я пытался ловить его вздрагивающим в ожидании ртом, жарко дышащим, на­копившим несокрушимую силу, готовый выплеснуть ее прямо здесь и сейчас. Всё для тебя, лю­бимая! Я берег ее для тебя одной, подойти и возьми, я не буду против. Я потеряю всякий стыд, затопчу остатки ложного мужского эго, расскажу тебе, любимая, как мучился без тебя, рычал в подушку по ночам, кусал кулаки, я даже расскажу тебе давний сон и ты поймешь, как мне было плохо без тебя, как я тебя люблю! Ее руки ласкали меня, широко распахнутые глаза звали и ма­нили, обещая покой и любовь. Да, ты права, мне нужен покой, я исстра­дался и устал, не могу и не хочу оставаться один, без тебя, любимая! Мои руки скользнули по талии, крепко прижали единственную в жизни драгоценность к груди, стали ласкать лю­бимое тело, которое я помнил все прошедшие годы, знал все его складочки, все изгибы и морщинки, не считая, мог перечис­лить растяжечки на животе, оставшиеся после родов. Она - моя! Моя Иринка вновь моя! Мне ничего больше не надо. Она подарит мне покой, свою любовь и бессмертие. Я самый счастли­вый! Я тону в твоих глазах, милая, и не хочу всплы­вать. Нет сил. Нет желания. Возьми меня, я твой.
По аварийно-поисковому расписанию на удаленном посту "Земля" находился один дежур­ный офицер. Тревожный сигнал о вторжении на охраняемую территорию Юзера Алекса де Сада с командой туземных воинов, которых искали сейчас по всем закоулкам пространства и времени, поступил на сторожевой пульт без опоздания, но времени предпринять что-ни­будь кардинальное, способное предотвратить вмешательство, у дежурного полевого хро­нофицера Ирины не оставалось. Все же успев отправить псиграмму на орбитальную базу, Ирина вклю­чила иллюзор, быстрым взглядом окинула изменившуюся обстановку рубки по­ста наблюдения и встала к кухонному столу. По заложенному в программу сценарию, учи­тывавшему личностные особенности Объекта, она должна была варить блюдо, на местном языке называемое "укра­инский борщ". Действительно, на плите уже что-то булькало в каст­рюльке, но что представляет собой выбранное псевдоинтеллектом наблюдательного поста земное варево, Ирина не пред­ставляла, да ей было и не нужно - слава Империи, она не земная аборигенка, а офицер силь­нейшего в Галактике государственного образования. Ее главная задача состояла в нейтрали­зации вторгшегося на пост юзера 2110 Алекс де Сад и минимизация последствий возможного боестолкновения с группой воинов Большого Змея, непонятным образом исчезнувшей со своей планеты вместе с испытуемым объектом и объ­явившейся здесь, на удаленной по мер­кам Империи планете Земля, на удивление богатой человеческими пси-ресурсами. Подобного Клондайка не встречалось ни на одной из тысяч исследованных и сотен колонизированных Им­перией планет и Ирине был вполне понятен повышенный интерес Высшего Совета к заурядной в остальных отношениях планетке. Вся технологическая и техническая цивилизация Империи базировалась на использовании пси-энергии, запасы которой истощались угрожающими тем­пами по мере роста имперских аппе­титов. Изыскивать ее источники становилось всё труднее, а дефицит грозил обернуться крахом государственной машины. Альтернативы у Империи не было. Вот почему на эту планетку брошены огромные силы и выделены немалые ресурсы из скудеющих запасов. Игра ва-банк.
Внушить Алексу иллюзию возвращения домой псевдоинтеллекту поста удалось легко. Зем­ляне оказались очень внушаемы, что хорошо известно еще со времен первых раз­ве­дывательных экспедиций. Теперь наступило время вступить в игру самой Ирине. От ее ис­кусства зависело многое, если не всё. Внутренне мобилизовав собственные пси-ресурсы, хро­нофицер уверенно вступила в психологическую схватку с юзером:
- На кого охотится великий траппер? Или на наш вигвам напало враждебное племя индей­цев, и ты защищаешь свою скво? Какой ты грозный, мой герой! Настоящий полковник! Или ты решил завоевать меня, не дожидаясь покрова ночи? Ладно уж, ты победил, иди ко мне и возьми свою законную добычу! Смелее, я не буду кусаться, я ведь люблю тебя, Лешка, дурачок...
Начало положено хорошее. Юзер ошалел от встречи, растерян и у него даже на лице про­сту­пает желание быть обманутым. Какой поток пси-энергии пропадает зря, не принося пользы Им­перии. Так, надо быть поласковее, голос тише, мягкой крадущейся походкой, подражая здеш­нему домашнему животному - кошке, кажется - подойти к объекту. Хорошо. Теперь обнять. Не торопись, хронофицер. Малейшая ошибка будет непростительна. А ка­рающую силу имперского Высшего Совета ты знаешь, не стоит вызывать ее на себя непро­думанным поступком. Тем более перед тобой не высокоорганизованное разумное существо, а стоящий на первых ступе­нях имперской классификации разумных видов человечек с да­лекой планетки. Смущенно улыб­нуться, притянуть его голову к себе. Так, юзер легко подда­ется, тяжело дышит, признаков под­готовки к сопротивлению не отмечается. Отлично. Свернуть бы ему сейчас шею и проблемам конец! Но нет, нельзя. Это существо нужно Им­перии. Ее не поймут, если вместо живого объ­екта она псипортирует на планетарную базу труп. "Холодную тушку", как однажды назвал себя Алекс де Сад. Не без иронии абориген­чик. А вот уже становится интереснее. Позволить юзеру распахнуть халат или пресечь по­пытку? О, шустрик! Ого! Аккуратнее, животное! Ну, нет, физи­ческого контакта не будет, ми­лый. И так ты перешел все допустимые границы, но я, кажется, достигла цели - ты стал вполне управляем. Теперь осторожно подвести тебя к приемному пор­талу псипортера и от­править начальству желанную посылочку, а затем заняться индейцами. Ну, с ними хлопот не будет, даже по сравнению с землянином они - животные. Ложись, милый, сей­час тебе будет хорошо. Закрывай глазки, всё хорошо, хорошо, хорошо....Однако, каков пси-по­тен­циал у субчика, истинный генератор энергии, его одного хватило бы, чтобы этот пост наблю­дения функционировал не один месяц! Мощнейший источник, не обманулись наши ученые, за такой ресурс стоит бороться не на жизнь, а на смерть. Что, впрочем, так и есть. Или Им­перия получит пси-ресурсы Земли, или ее поглотят другие соперничающие цивилизации, не столь за­висимые от пси-энергии. Что говорил юзер на сеансе психоанализа с аналитиком базы, кото­рого он назвал загадочным Хоттабычем? “Цивилизация, достигшая уровня меж­звездных поле­тов, не может быть агрессивной"? Наивные дурачки! Видели бы вы, как сго­рают в субатомных вспышках межзвездные вневременные линкоры во время ожесточенных сражений за куда бо­лее скудные планеты, чем ваша Земля! Не расстраивайтесь, еще не всё потеряно, те из вас, кого определят пси-генераторами на боевые корабли Империи, смогут напоследок перед веч­ностью полюбоваться на эту жутко красивую картинку. Арахн задери, я отвлеклась, юзер чем-то обеспокоен, срочно успокоить! Всё хорошо, милый, я здесь, я с тобой, всё хорошо...Что это за шум на крыльце? Зараза! Я упустила из виду проклятых ин­дейцев! Я виновата, хронодми­рал...я не справилась...
34
- Мы долго ждали твоего сигнала, Человек, но из дома не доносились звуки борьбы, а ты всё не выходил. Мы так не договаривались. Мои воины стали волноваться за тебя. И я решил атако­вать дом. Теперь ты жив, Чужая пленена. Но как дралась эта дикая желтогла­зая кошка! Нико­гда такого не видел и не хочу увидеть еще хоть раз.... На ней нет раструбов, какие были на ее соплеменнике, которого ты пленил на моей планете, значит, она не умрет и мы узнаем, кто они и что им надо от народов наших планет.
- Ты прав, Змей. Я благодарен тебе и моим братьям-воинам за спасение. Эта ведьма окол­до­вала меня и что бы случилось со мной дальше, неизвестно. Но от нежитей не стоит ждать ни­чего хорошего. Еще раз спасибо, брат!
Мы только что похоронили двух воинов, погибших в схватке с Ириной, и разговаривали, стоя у края их общей могилы. В руках Змей сжимал талисманы погибших воинов, чтобы, как он объяс­нил, захоронить их на родной планете: только тогда души погибших обретут покой, уйдя в долину предков. Рядом молчали три воина, один из которых, самый молодой, баюкал раненную руку. Я видел на перевязке, какой у него страшный ожог от ведьминого посоха. Откуда только он взялся в ее руках!
- Нам не следует задерживаться здесь. Она могла успеть вызвать помощь. Нам надо ухо­дить, - прервал скорбное молчание Змей, повернулся и пошел было в сторону леса, но я окликнул его.
- Постой, Змей. Я думаю, нам надо воспользоваться джипом... самоходной повозкой, что стоит в гараже, вот в том маленьком домике. Она передвигается во много раз быстрее са­мого бы­строго воина.
Змей удивленно смотрел на меня. Сомнение читалось в его позе, но спорить он не стал и по­вел воинов, жестко державших нежить, к гаражу. Я побрел следом. На душе было гадко. Если раньше мне просто хотелось разобраться в ситуации и избавить себя от ненужных приключе­ний на разных планетах-океанах, то после того, что позволила сотворить со мной псевдоИрина, я ненавидел всех нежитей и знал, что не угомонюсь, пока не воздам им по за­слугам. Ох, как же много они заслужили на свои дурные головы! Не поступают так с мужчи­нами, я им это вобью, даже если вбивать придется в крышки их гробов.
Кажется, Шолохову принадлежит критическая оценка сограждан. Человек - самое ушлое животное на свете. Глядя на действия моих спутников, я утверждался в мысли, что не так уж не прав великий советский писатель, хотя в юности меня его фраза резанула по душе. Как человек может быть животным, да к тому же ушлым ? Никак. Но теперь, усаживая в джип индейцев с да­лекой пла­неты, впервые увидевших "Ниву-Шевроле", я поражался тому спокойствию и даже уверенности, с которой они сначала запихнули пленницу в багажный отсек, а затем рассе­лись сами: трое сзади и Змей рядом со мной. Если "ушлый" означает высокую приспособ­ляемость человека к предлагаемым обстоятельствам, то такие живут не только на Земле, но и далеко за ее преде­лами. Ну, а быть или не быть животным зависит от самого человека, независимо от того, где находится его дом: на третьей планете от Солнца или у черта на ку­личках. Сейчас мне самому не помешала бы невозмутимость моих товарищей по оружию. Я уверенно предложил восполь­зоваться автомобилем, но водить-то его не умел! По крайней мере, в прежней жизни. Наде­ялся лишь на полученные в детстве навыки вождения колес­ного трактора в дядькиной деревни под нынешней Тверью (в моем детстве Тверь была славным городом Калининым), отсутствие какого-либо автомобильного движения на лесной дороге, петлявшей от дома куда-то в лес и автоматическую коробку передач. С каменным лицом и напускной уверенностью в движениях, я повернул торчащий в замке зажигания ключ и поднажал на педаль газа. Очень осторожно. Новенький джип подпрыгнул на месте козленочком и так же осторожно покатил по проселку. Причем туда, куда я и рулил. Фу, обошлось без конфуза перед боевыми соратниками. Они меня не раскололи и, догнав стрелку спидометра до 50 км, я сосредоточился на изгибах лесного про­селка. Есть дорога и она куда-нибудь да выведет. В кабине стояла густая тишина, у Змея я бо­ковым зрением за­метил, как ходили желваки на скулах. На сидящих сзади я оглянуться не риск­нул. Но никто не паниковал. Может быть, вот так спокойненько и доедем, без поднадоевших приключе­ний? Куда? Не знаю. Может быть, до ближайшего поста ГИБДД? Или рулить до отде­ления милиции и уже там рассказать обо всей чертовщине, творящейся со мной? Попросить вы­звать сотрудников ФСБ? Да, держи карман шире. Запихнут без долгих разговоров в обезь­янник и вызовут братьев в белых халатах из ближайшей психушки. И будем мы впятером рас­сказывать свои истории, сидя между Наполеоном и Сталиным. А Горбачев нас чайком будет поить! Нет, это не выход. Да и спутники наверняка не дадут себя повязать без сопро­тивления. У воинов племени могавков логика проста: раз напали - будут обороняться. И своими копьями, топорами да стрелами положат не один милицейский наряд. И сами го­ловы свои инопланетные сложат без всякой пользы. Что же делать, что делать?! Дорога петляла среди огромных сосен, ровно и мощно урчал двигатель, успокаивая меня, отпуская натянутые нервы. Время есть, что-нибудь придумается. Или я не русский! Мне ли не знать великое национальное заклинание про "русское авось". Поди попробуй объяснить ино­странцу, что оно такое, это "авось". Жизнь по­ложишь, а результата не добьешься. Ведь не о кошелке - сеточке объяснять придется, а вложить в импортные мозги нечто сугубо рус­ско-философское, одним нам, славянам, понятное. Ведь сам-то всё понимаю, только ска­зать не могу. Даже на родном языке. А уж куда там нерусскому объяснить! Беда. И пытаться не стоит. Вот только что впервые в жизни я садился за руль автомобиля, на что надеялся? На это самое "авось". Авось и вывезла, а разве могло быть иначе? Гоняемся мы за нежи­тями, ну, или они за нами, не принципиально. На что наде­яться в подобной авантюре? Авось, мы поймает, а нас нет, хотя всем ходом событий нам суж­дено проиграть и сгинуть в просторах Вселенной. Так и было бы, если не оно самое - авось! Вот авось и сейчас выво­зит по лесной дороге, ведущей неизвестно куда. Хорошо, что движе­ния нет. Никто мне не мешает рулить себе потихоньку. Жизнь устроена проще, чем принято ду­мать. А искать в ней здравый смысл - весьма сомнительное занятие. К тому же сейчас не ко времени.
Резкое торможение разбило нос Большого Змея о ветровое стекло в кровь, но спасло ос­тальных от последствий лобового столкновения с неожиданно возникшей за очередным по­воротом преградой. Не ожидал от себя такой быстрой реакции. Но, увидев перегораживаю­щую дорогу стену, полупрозрачно-мыльную, хорошо знакомую по прежним встречам с полу­сферой желтоглазых на планете Змея, сделал всё инстинктивно, не задумавшись ни на се­кунду, кото­рой, впрочем, у меня и не было. Еще миг, и наш джип на полном ходу въехал бы в мыльную стенку, возникшую перед капотом. Бодать ее не хотелось: я был уверен, что ис­пытание на прочность наша Нива не прошла бы. Знал также и то, что рассиживать и охать-причитать вре­мени у нашей команды нет. Не зря возведена стеночка, сторожит она нас, не пропускает, а, следовательно, надо ждать скорого появления ее строителей, от которых мы то ли убегали, то ли пытались их поймать.
- Быстрее, ребята! Подхватывайте нежить и в лес! Бегом, бегом! - я даже не поинтересо­вался, кто как себя чувствует после экстренного торможения, только глянул на Змея, молча размазывающего кровь по лицу. Не смертельно. Сейчас важнее скрыться, спрятаться в лесу, сбить преследователей со следа. Тут и карты моим спутникам в руки! Кто из нас ин­деец - вели­кий охотник? Я, по навязываемой мне версии, рядовой пилот Космоф­лота, звездный из­возчик и покоритель планет, герой-первопроходец, на худой конец город­ской журналист, а не лесной житель бронзового века. Ребята не возражали возглавить наше поспешное отступление в глубь лесного массива, подальше от дороги и проклятой стены. Хотя, что им возражать, если я молчком трусил по их следу, не произнося ни слова, думая про себя, а не вслух. К чему отвле­кать занятых людей, от умения которых сейчас зависела наша дальнейшая судьба, а то и сама жизнь! Пленницу волокли под руки Чук и Гек - это я про себя так поименовал двух молодых воинов, очень внешне похожих, может быть, бра­тья? (те имена, которыми они представлялись, повторить на русском невозможно) - я не спрашивал, некогда было. Всегда не хватает ни на что времени. Может, сейчас умирать вместе придется, а что мы знаем друг о друге? Ничего, кроме главного - мы могли доверить друг другу свои жизни. Мы верили в крепкое плечо друга. Оно не могло подвести. Не могло? Взгляд уперся в спину псевдоИрины. Вот также без меры я верил бывшей жене, бездумно и безоглядно, счастливо пребывая в уверенности, что моя лю­бимая женщина дана мне раз и навсегда: жизнь будет неизменна, а наше счастье вечным... Вечности не хватило даже на полных десять лет. В один миг самый родной человек оскалился по-волчьи, на глазах пре­вратился в незнакомое, злобное существо, не останавливающееся ни перед чем в словах и поступках. Для нее не стало ничего святого из почти десяти лет супруже­ской жизни, всё было вывернуто и вытряхнуто на показ, на осмеяние тупой толпы, одновре­менно соболез­нующей и злорадствующей. Почему разгневанные или обиженные бабы за база­ром не сле­дят? Почему всегда и во всем виноваты только мужики? Для чего они делают нас вечно ви­новатыми перед ними? Так легче нами управлять? Мои мысли пошли в нежелательном сей­час, но ставшим за долгие холостяцкие годы привычным, направлении. Я понимал, но дав­няя обида душила покруче одышки от быстрой ходьбы. Нет, не стоит сравнивать бабью не­вер­ность с мужским боевым братством. Разные понятия, несравнимые весовые категории. Боль­шой Змей с ребятами не предаст меня никогда. Они - воины другого мира, выросшие в иной, отличной от земной морали, атмосфере. Воины долины Святой Благодати. Не стоит накручи­вать себя. Беги, поспевай за боевой группой. Но как запретить себе думать? Когда понимаешь, что ты глубоко внутри темной человеческой душонки не доверяешь не своим партнерам по за­гадочной игре не на жизнь, а на смерть, ты не веришь самому себе, люби­мому. Они то не под­ведут, а вот я их не подведу ли в критической ситуации? Не предам?.. Нет ответа. Не знаю. Не скажу за других представителей человечества, но в отношении меня Шолохов был, вероятно, прав - я и есть то самое ушлое животное на свете. В лю­бом мире, на любой планете или изме­рении. Грешен человек, и грешный груз не дает взле­теть над повседневностью, расправить крылья гордо и грозно, обозреть свои деяния сверху, устыдиться содеянному, возгордиться поступками, сдержать клятвы, с глупой легкомыслен­ностью раздаваемые нами по всякому по­воду. Что мы про себя знаем? Что в десять, что в двадцать, что в семьдесят лет - ничего. Один Архимед знал точно, что он знает только то, что ничего не знает. И это признанный в ве­ках гений! Титан мысли. Куда нам со свиным ры­лом в калашный ряд? Но в нашем современном мире титаны на то и существуют, чтобы можно было с удобством стоять на их плечах.
Продолжая бойко трусить между деревьями, мы всё дальше и дальше удалялись от того места, где нам пришлось бросить джип. Вроде бы и не копил на покупку машины, не нажи­вал добро, а вот бросили - и жалко. Интересно, все люди такие или я один уродцем уродился? До­думать мне не дали. Все кругом залило мервенно-белым, слепящим светом, что мгновенно застопорило размеренный ход нашей сплоченной группы. Подняв голову, сквозь режущие глаз брызги света, я различил источник. Чему было удивляться? Над нами завис знакомый силуэт прозрачной сферы нежитей. Они нас догнали.
35
Я открыл глаза. В зарешеченное оконце под самым потолком падал скудный свет, значит, за окном еще день. Огляделся, понял, что лежу на "самолете", тюремной койке, ко­то­рая обычно днем откидывается к стене. Если это камера, то почему мне разрешили ле­жать на койке днем? Насколько я знал, тюремным распорядком валяться на койке запре­щено от подъ­ема до отбоя. Ну да, я ведь был без сознания. А почему я был без сознания? Как здесь очу­тился? Что за тюрьма? В той жизни я бывал в питерских Крестах, будучи сту­дентом медвуза мы проходили судебную медицину, и часть занятий нам проводили в меди­цинском изоляторе зна­менитой тюрьмы. Там тоже стены толстые. Но это здание, судя по своду потолка и узкому окошку, построено не позднее 17 века. Я это знал. Пытаясь не дер­гать резко головой, я более внимательно осмотрел камеру. Койка поставлена справа от двери, на виду у вертухая. Перед ней столик, сделанный из приличных размеров валуна, обмазанного цементом для придания квадратной формы и покрытого старой известкой. Возле него к полу привинчена табуретка. Деревянная. Слева от двери - параша: стульчак с цинковой крышкой, встроенный в бак. Так, канализации в современном виде нет, бак выно­сили по мере наполнения. Вместо водопровода - деревенский умывальник и тазик, помятый с боков со следами эмали. Рядом прибита полочка с пластиковым стаканом и коробочкой, вероятно, с зубным порошком. Как в далеком детстве, когда зубной пасты в помине не было по причине жуткого дефицита, а вот зубного порошка было сколько угодно. Мела для на­рода правителям было не жалко, его в стране - завались, а народ не избалованный. Рад уже тому, что жив. А жить можно и без голливудской улыбки, и даже без зубов. Заключи­тельный штрих к интерьеру - дверь с амбразурой. Под отверстием, забранным с той сто­роны решеткой, приспособлена полка, чтобы вертухаи могли ставить миску с хавкой до того, как к двери подойдет узник, не вступая в личный контакт с сидельцем. Вот и всё. Камера как камера, хотя ранее не приходилось бывать ни в одной. Всю жизнь умудрился прожить так, что ни разу не контактировал с представителями закона, не то что в камере сидел. Но зато читал много книжек об уголовной романтике. Этого добра на дедовой даче после его смерти много осталось. Дед жил во времена государственных перемен, когда пал "железный зана­вес" (вы знаете что это такое? Ну и не надо, целее голова будет), демократия ударила людям в го­ловы и народ рванул зарабатывать деньги, в том числе изданием книжонок сомнительной те­матики, за содержание которых легко можно было попасть на лесоповал к своим персо­нажам, но не в той стране. Дед эти книжки читал. Ему они казались символом свободы и продвинуто­сти, но заблуждение скоро прошло, а книжонки остались. Да так и залежались на чердаке. А я их читал долгими белыми ночами как свидетельства давно ушедшей эпохи.
Заставил себя встать. Голова тут же закружилась, и я рухнул на койку. Болели и ребра, и колени, ладони, ступни. Всё болело. Но вставать надо. Собрать волю в кулак и встать. Воля - качество приобретенное, в отличие от упрямства. Упрямым я не был, но волю тренировал чуть ли не ежедневно. Воля находится под контролем личности. Встать утром, заставить себя собраться на нелюбимую работу, отработать весь день и бегом домой. Чем не тренировка воли на про­тяжении многих лет, пока не нашел занятие по душе? Встал, начал, шаркая ногами, ходить туда-обратно по камере. Четыре шага к окошку под потолком и столько же оттуда до двери. Скованность в чреслах стала отпускать, но боли не унимались. Славно меня помяли! Долго тело будет ныть. Так, по стариковски шаркая ногами, я начал вспоми­нать...
С чего всё началось? Нежити настигли нас в лесу. Выстрелили с высоты охотничьей се­тью (или чем-то похожим на нее), стреножили, спеленали, подняли в сферу, отобрали оружие, сеть сама по себе сжала наши тела в клубок так, что дышать можно было через раз, не то, что по­шевелиться. Потом провал в памяти. Помню только, что перед тем, как отправить в ка­меру, нас долго мучили. Тупо, бесцельно, ни о чем не спрашивая, причиняя боль ради боли. Среди нас мазохистов не было и было очень больно. Дают какие-то препараты. Вводят на­сильно в вену. Я начинаю безудержно болтать. Нес всякую околесицу, пока меня не начали опять бить. Деться от мучителей некуда, терплю, ору, плачу. Лишь бы не отбили чего-ни­будь, не сделали инвалидом. Приставляют электроды к самым нежным местам. Боль чудо­вищнаяяяяяяя!! Но я терплю еще не только потому, что деться некуда из рук палачей - мне отомстить надо обяза­тельно. Даже не отомстить, а наказать. Зло должно быть всегда нака­зуемо. Подлость должна быть всегда наказуема. Да так, чтобы другим нежитям неповадно было в мой дом соваться со своим уставом во веки веков. Аминь!
Голова все еще болит. Боль начинается от затылка, скребет по всей голове, как голодная крыса, ломится в виски и растекается огненным озером вдоль лба. Кто-то жизнь проживет и умрет, не испытав серьезной боли. А иному боли выпадает столько, что на полк новобран­цев хватило бы с лихвой. Я потер шею. Под пальцами ощущался бугорок: укололи меня сюда, после чего я изливал душу без удержу. Пока не захлебнулся в крови. И очнулся в ка­мере. В глазок двери смотрел желтый глаз. Не моргая и потому жутко. Затем лязгнул затвор, в ка­меру ввалилось четверо бугаев в облегающей форме, завалили меня на койку, заломили за спину руки, сковали наручниками. Потом навалились на ноги - щелкнули ножные кандалы. И чего так усердствовать, если я не сопротивляюсь? Понятно, они меня ломают, у них за­дача психологически подавить меня, низвести ниже плинтуса так, чтобы я забыл о том, кто я. Народ­ную индейскую избу им в дышло. Фигвам называется. Мы еще подергаемся. Грубая сила рыв­ком подняла меня на ноги, я не успел возмутиться, как на голову напя­лили пыльный мешок и сильно рванули вперед. Тащили минут семь, если чувство вре­мени меня за всеми передрягами еще не подвело. Заскрипела открываемая дверь, сильный толчок в спину, между лопатками, я лечу вперед ласточкой и пребольно проезжаюсь всем телом по полу. Черти что! И так всё тело ломит, так еще добавили. Неведомая сила вновь поста­вила меня на колени, грубые руки, не церемо­нясь, сорвали с головы пыльный балахон. Ка­менный мешок, в который меня воткнули, был приличных размеров. На стенах виднелись следы сырости, воздух затхлый, отдающий много­летней плесенью, сверху, с высокого свод­чатого потолка, без пауз капала вода. Прямо передо мной на средневековой дыбе с вывер­нутыми руками провисло тело измученного человека. Го­лова его низко свисала на грудь, так, что лица страдальца было не рассмотреть, на обнажен­ном теле страшные раны от ожо­гов, потеки крови из ран, покрывавших всю грудь и живот. Ноги связаны и на них висел груз - здоровенный камень в веревочной сетке. От него до пола было еще где-то с полметра. Плечевые суставы вывернуты и жутко бугрились под натянутой, как на барабане, коже. Че­ловек был без сознания и тихо, как-то по щенячьи жалобно, поскуливал. Жуткая картина ис­панской инквизиции. Не должны подобным образом поступать с человеком другие... люди. На Земле кошмар пыток давно стал уделом историков, а здесь.... Лишь боль­ная извращен­ная психика могла сотворить такое, или чужой разум, бесстрастный и холодный. Нечелове­ческий. Я вспомнил: мы в плену у нежитей. Чужих. Где же остальные? Один висит пе­редо мной, а остальные, наверное, распиханы по таким же камерам, из которой меня только что выдернули.
Слева за спиной звякнуло железом. Осторожно повернув голову, я только сейчас разгля­дел, что к стене прикованы, да где там прикованы! - распяты на ржавых цепях так, что на­поминали букву Х, тела еще троих. Это они, воины нашего отряда. Чук и Гек не подавали при­знаков жизни, безвольно повиснув на цепях. Третий, имени которого я не помнил (стыдно-то как!), пытался приподнять голову и посмотреть перед собой. Меня он не видел - все его лицо заливала кровь из страшной раны на голове, на веках уже засыхала кровяная корка. Но, будучи в сознании, он реагировал на шум, произведенный вертухаями, впихи­вавшими меня в помеще­ние. Я его понял: Воин встречал невидимую опасность лицом к лицу, без тени страха. Достойно, как и полагается мужчине. Следовательно, на дыбе му­чился мой брат, друг, соратник. Большой Змей. Правее распятых тел тусклым зловеще-баг­ровым отсветом пугало сооружение, которое можно было с некоторыми допусками назвать кузнечным горном. Кровавым жаром исходили угли, среди них светились воткнутые в самую гущу железяки, доведенные до белого каления существом с человеческой фигурой, в боль­шом кожаном фартуке и островерхом колпаке, от­крывающем узкой щелью только глаза - желтые и равнодушные, периодически переворачи­вающим их длинными клещами. Вот он, мой палач. Не скажу, что было приятно познакомиться, но лучше знать врага в лицо, даже под дурацким куклусклановским колпаком.
- Здравствуй, милый, - проворковал знакомый голосок. Так, еще один мучитель, псевдо­Ирина. Она подошла со спины и теперь стояла передо мной, кокетливо уперев руки в боки, и с усмеш­кой смотрела на меня, такая родная и чужая одновременно, что у меня защемило, раздваива­ясь, сердце. - Ты не рад меня видеть? Понимаю. Я и не надеялась, просто после всего, что было между нами, думала, ты будешь не так зол на свою маленькую женушку.
Эта стерва откровенно издевалась. В желтых глазах не было ничего, кроме профессиональ­ного любопытства, холодного расчета. Что же всё-таки им надо от меня? На меня накаты­вала тошнотворная волна дурмана, вновь жутко заболела голова, успевшая немного отойти от по­боев. Да и боль была не физического генеза, а давно знакомая по прошлым моим приключе­ниям. Впер­вые после бабкиного зелья она дала о себе знать только сейчас, здесь, в этом жутком месте, впервые на виду у моих врагов. Через бушующие волны проникали посторон­ние голоса. Так уже было перед штурмом полусферы на планете Змея. Поэтому я не стал отгонять чужеродные звуки, не стал разбираться в их происхождении, а наоборот, поста­рался сосредоточиться на том, что произносили чужие голоса:
"Господин хронодмирал, данные дистанционного контроля объекта свидетельствуют об ис­то­щении его физических и психических сил. Физически он готов сломаться, но запасы пси-энергии оцениваются в 12-14 процентов от исходных. Момент истины еще не наступил. Но ждать оста­лось недолго, поверьте моему опыту. Удивительный объект, даже в нынешнем состоянии его пси-энергетика соответствует высшим имперским стандартам количества. На многих наших сырьевых планетах мы используем пси-генераторы со значительно меньшим ресурсом. Эта Земля - наша ценнейшая находка, с ее ресурсами Империи не страшен ни один потенциальный противник.
- Безусловно, господин старший аналитик. Поэтому мы обязаны довести нашу миссию до логи­ческого конца в установленные Высшим советом сроки. Время не ждет. Как вы думаете, не стоит ли повысить интенсивность воздействия на объект?
- Я не против, но меня смущают некоторые цифры. Вот эти. Не могу пока их прокомментиро­вать, но уверен, что подобное, при всей моей богатой практике, еще не встречалось. Я бы предпочел разобраться, не стимулируя объект. Неведомое пугает...
- Нет времени ждать пока вы будете ковыряться в психике низшего разумного. Мы отстаем от графика колонизации. Хронофицер, распоряди... " Голос Чужого стал затухать, тонуть в дурма­нящих голову волнах и пропал окончательно. Жаль, что не удалось дослушать, когда еще со мной такое случится, а информация в любой ситуации нужна и важна.
- Странный ты тип, землянин, - донесся сквозь затихающие болезненные волны голосок псевдоИрины. - Голова болит? Ничего, сам виноват. Ни один пси-контроллер тебя не берет. Иначе ты и не почувствовал бы ничего, даже не догадался о происходящем с тобой. Заснул бы как-ни­будь вечерком на своей Земле, а проснулся уже пси-генератором линкора в со­звездии Воло­паса. - Ирина ухмыльнулась, довольная, вероятно, своей шуткой. Ведь она пошутила? Какой такой из меня генератор? Какие звездолеты с волопасами! И пнула меня ногой под ребра. Ууух, зараза!
- Поднимайся, муженек, пора немного потрудиться во славу Империи!
Я, кряхтя, поднялся с колен и попытался принять независимо-презрительную позу. Ирина лишь хмыкнула и сильно поддала мне под зад, ловко направляя к вздернутому на дыбе Змею. Подо­шел нежить в колпаке, держа в руке щипцы с зажатой раскаленной железякой типа кочерги. Стал совать мне их в руки. Счас, блин!
Молча наблюдавшая за тем, как мы с ним бодаемся, Ирина произнесла жестким командным голосом:
- Юзер, это животное, пищащее на дыбе, твой друг? Твой соратник, великий воин племени мо­гавков с говеной планеты? Большой Змей? Посмотри, как он жалок, насколько подавлен стра­хом перед офицером Империи. Ты будешь также пускать сопли на его месте, когда мы поме­няем вас местами? Или герою Галактики не страшна никакая боль? А, герой? Не жела­ешь по­пробовать каково чувствовать на своем изнеженном теле раскаленную сталь? НЕ желаешь? Тогда возьми щипцы и проткни это животное! Прояви милосердие, добрый зем­лянин, прерви его мучения, или окажешься на его месте! Бери щипцы, недоумок! Будущий пси-генератор дол­жен беспрекословно выполнять команды офицеров. Или ты еще мнишь себя Человеком с пла­неты Земля?
Жесткий кулак въехал мне в нос, из глаз сыпанули искры, в носу вновь противно захлю­пало.
- Немедленно исполнять приказ офицера, ты! - кулак беспощадно ввинтился в скулу и от­бросил меня на мокрый - от крови? - пол каземата. - Встать! Взять клещи! Взять, генера­тор!! - удар отбросил меня к стене, руки ладонями уперлись в склизь потеков. Я оттолк­нулся и попытался в полете свалить избивавшую меня стерву с ног и перегрызть ей глотку. Полет прервал свае­бойный удар ногой в пах. Жалким червяком извиваюсь у ног палачей, заходясь в немом крике, судорожно раззявив рот и ловя ставший густым воздух. Из глаз хлынули непрошеные слезы. Сами по себе.
- Встать! Взять клещи, земной червяк! - наши с ней ассоциации с корчащимся телом схожи. - Я приказываю!
Я кое-как встал. В глазах кровавая пелена. Шатаясь, превозмогая тянущую жгучую боль в паху, двинулся на голос. Только бы не упасть раньше времени, дойти и разорвать стерве поганую глотку. Очередной удар в скулу вновь обрушил меня оземь. Сознание захотело ос­тавить мое тело на неопределенное время, но я не дал ему уйти. Рано! Приподнялся на ка­рачки, покрепче уперся ногами и распрямил гудящее от боли туловище. Мы еще хоть куда, Ирочка, видишь, я иду к тебе, только подпусти на полшага и тебе копец. Натуральный зем­ной, а не твой противно чужой...
Покачиваясь, я кое-как стоял перед растерзанным Змеем. В руках - клещи с раскален­ной кочергой. Справа заходится в командном крике желтоглазая сучка:
- Убей его, земной червяк! Приказ офицера - убей! За невыполнение приказа повиснешь ря­дом с ним и тебя будет пытать он, твой друг Змей! Тот самый, которого ты не желаешь уби­вать, чтобы избавиться от мук. Убей! Убей! Убей! - молотом бился в голове бабий крик.
- Сделай, Человек. Я прошу тебя, сделай то, о чем она говорит. Большой Змей не боится смерти. Большой Змей с благодарностью примет ее из рук боевого друга. Такая смерть - честь для меня.
Слабый хрип доносился с дыбы. Я не смел взглянуть в глаза друга. Боялся, что не выдержу и убью. Убью не врага, а друга. Зачем мне тогда жить? Как жить, с чем? Я слы­шал о смерти ради милосердия, об активной эфтаназии, но то, что понимаешь мозгами, не все­гда согласуется с душой. Совесть - она у каждого разная, как пожизненное клеймо, как несди­раемый ярлык. У меня она - такая. Правильная или нет, но моя и я не могу сде­лать то, к чему меня понукает враг и просит друг. Прости меня, Змей, но я не буду тебя уби­вать. Ради себя и ради тебя. Пока мы живы, еще не всё потеряно, а на свидание с Богом, я тебе говорил, еще никто не опазды­вал. Не опоздаем и мы с тобой.
Медленно поднималась рука с намертво зажатыми клещами. Раскаленная кочерга пы­лала нестерпимым жаром, буравя мозг. Глубоко вздохнув, на выдохе стал с силой опускать смер­тоносную железяку, одновременно разворачивая корпус в сторону стоящей рядом желто­глазой нежити. Клещи со свистом распороли место, где только что была Ирина голова. Она увернулась. Я промахнулся. Это был конец. Прости, друг, я не смог помочь тебе. Может быть, в другой жизни...
Часть вторая: О пользе психических расстройств
36
Я не хотел покидать уютную обитель бессознанья. В ней было хорошо, здесь не бо­лело измученное тело, не терзали безответные мысли, не рвали душу в клочья сомнения. В милом белесом мареве безвременья мне было хорошо и беззаботно, как в детстве на род­ной планете, в уютной квартире на пятом этаже новенькой, как с иголочки панельной пяти­этажки, куда только что переехали с родителями и бабушкой из семиметровой комнаты в коммуналке на Мойке, выходившей стена к стене к дому-музею Александра Сергеевича. Ка­кой огромной помнилась мне наша коммунальная квартира, общий дом переживших войну и блокаду людей, и какое сильное изумление испытал я, когда двадцатилетним парнем за­брел во дворик моего детства. Свежеотремонтированные стены моего бывшего родного очага не смогли укрыть ни всю его убогость, ни обидную малость. Ниспровержение столпов, на которых держалась моя память о детстве, прошло болезненно. Даже спустя многие годы я помню поразившую меня саднящую боль разочарования и ноющую, уже физическую, боль под ложечкой. Мне стало очень обидно за себя и мой дом детства. Так ушло детство. Муд­рый свыше направил мои ноги в родной дворик, хотя можно было пройти более короткой дорожкой, ибо беспокоился за меня: слишком уж задержался мужик в детстве. Один скажет судьба, другой - случай. Я не скажу ничего. Просто так было со мной. А вот воспоминаний о другом детстве, в окружении новых хрущовок, не сохранилось. Прошло и нет следа. И не обидно. Я не сержусь. Мне всё равно. Хочу только одного, чтобы меня никто не трогал. Ни наши, ни ваши, ни Чужие, ни свои. Никто. Я устал ото всех! Имеет человек право устать от жизни? Вправе распоряжаться своей жизнью? Да! (А тебе не дают, - хихикнул долго не объ­являвшийся мерзавец, мое второе Я, внутренний голос). И не дадут, - продолжил уже я ло­гическую цепочку рассуждений. Поэтому, если хочешь подольше остаться с собой наедине, изощряйся в искусстве прикидываться "холодной тушкой", не впервой поди! Но человек лишь предполагает, а располагают им злые внешние силы. Я давно об этом догадывался, много времени обкатывал мысль в голове, но только сейчас она пришла в отточенной форме. Ничего нового, но как печать поставила подо всей прожитой жизнью. И так мне стало обидно за пробежавшие годы! Столько лет прожить и в итоге не внучат нянчу, а от инопланетян бегаю по всей Вселенной, как заяц в половодье с планеты на планету прыгаю и когда будет финишная лента? Где мой персональный дед Мазай? В трех березках заблу­дился!? Если творится со мной подобная хрень, то и дед Мазай из сказки быть обязан. От­брось сомненья, всяк в такое влипший. И такое зло меня взяло, что я распахнул свои неви­дящие глаза навстречу лютым опасностям и заорал благим матом что-то нечленораздель­ное, но сугубо человеконенавистническое. Крик прервали: меня кто-то осторожно, но на­стойчиво тряс за плечо. Перестав орать, я попытался взять себя в руки и успокоиться. За­жмурился и вновь открыл глаза. Надо мной склонилось озабоченное лицо Ирины. В первый миг я отшатнулся всем корпусом, все тело пронизала невыносимая боль, шею скрутило ог­ненным жгутом, но я нашел в себе силы взглянуть склонившейся женщине в глаза. Передо мной была Ирина Урманова, мой штурман, с которой мы высадились на Дюну. Точно она, потому что на меня участливо смотрели не желтые в красных ободках глаза, а человече­ские, темно-коричневые. Ирины глаза, какими я их помнил по прежней жизни.
- Очнись, командир, успокойся, все хорошо, - говорила мне звездный штурман. - Кошмар приснился? Сейчас сделаю инъекцию обезболивающего. Полегчает, придешь в себя. - Ирина суетилась с автоматическим инъектором, зарядила в него ампулу с лекарством, под­несла к моей шее. Негромкий щелчок, легкий укус иглы инъектора. - Надо чуть подождать, - произнесла Ира и опустила ладошку на мой лоб. Ничего не сказала, значит, моя темпера­тура ее удовлетворила.
Я ждал. Лежал и осматривал то место, в котором оказался. Стандартная палатка типа "Ко­лонист" со стандартным набором имущества внутри. Всё предельно просто, эргономично и функционально. Значит, если я здесь, то мне действительно снился кошмар, в котором перемешалась моя жизнь на озере, нежити, лягушата с Квакши, неужели и Большой Змей с воинами приснился? А на самом деле я потерпел аварию в разведывательном выходе на Дюну, к которой мы летели через полтора световых года, Ирина меня спасла и теперь вы­хаживает. Она не Чужая. Своя. Поэтому, я никто другой, как пилот Космофлота Алекс де Сад, никогда не работавший журналистом ни в какой газете. И мой редактор не грозился во­гнать мне арбуз по самое некуда. Ну, хоть с этим повезло. Но мог ли сон, даже самый кош­марный, самый болезненный, оставить во мне непреходяще сильное желание отомстить за себя и друзей, жестко поставить всё в моей жизни на привычные места? Американские уче­ные провели социологический опрос среди ученых на предмет, какая, по их ученому мне­нию, самая не престижная профессия в науке. Выяснилось, что среди множества научных занятий уверенно лидирует в опросе профессия "подопытного кролика". Человека, который первым испытывает фармакологические препараты, медицинскую технику, на котором ап­робируют новые методики и прочее. У меня же положение хуже, чем у него. "Подопытный кролик" не хочет, но по разным причинам соглашается на то, чтобы с ним экспериментиро­вали. Моего согласия поучаствовать в том безумии, которое творили со мной то ли в кош­маре, то ли наяву, никто не спрашивал. За это виновный должен ответить! По полному счету, а не по "гамбургскому". Даже если я пролежал всё время на походной койке в па­латке, я уверен, что кто-то все равно копался в моих мозгах. Бесцеремонно и без спросу. Сны на пустом месте не рождаются, для них нужен первичный материал. Его для подобных кошмаров у меня не было, логично предположить, что его привнесли в мой мозг. А затем наблюдали и хладнокровно препарировали рождающиеся эмоции. Непростительная оп­лошность наблюдателей - они дали мне проснуться живым. Не утилизировали, как расход­ный материал. Зря. Меньше было бы хлопот. У меня.
- Помогло, командир?
- Да, Ира, спасибо. Долго я валяюсь?
- Вторые сутки. Сорок часов двадцать семь минут, если быть точной. Я отправила сообще­ние в Центр управления, сообщила о случившемся. Нам дана команда не торопиться, тебе выздоравливать, а мне, чтобы окончательно не сбивать программу исследований, прика­зано приступить к изучению состава атмосферы и почвенного слоя. Вернее, песочного. Здесь всюду песок: и вдоль, и вглубь. Дюна, одним словом.
- Что-нибудь интересное обнаружила?
- Абсолютно ничего. Вот придешь в себя, командир, отправимся в дальний исследователь­ский поход, тогда, может, повезет. Будем надеяться и верить, а, командир?
- Мне уже повезло. С тобой. А надеяться никогда не вредно, Ирина.
"Стоит ли рассказать о моих злоключениях? Или она сочтет за бред больного?", - слушая лаконичные ответы штурмана, размышлял я. "Нет, подожду откровенничать. Осмотрюсь, понаблюдаю, а потом виднее будет".
Прошло несколько дней. Ира оказалась хорошим доктором и отличной сиделкой, только благодаря ее усилиям мои ожоги быстро заживали. К тому же она усиленно меня от­кармливала и физические силы быстро возвращались. По мере того, как я набирал форму, все нестерпимее мне хотелось спросить у нее вслух: "Где же меня могло носить, что со мной могло случиться, если за считанные дни, проведенные в пустыне в одиночку, я поте­рял более пятнадцати кило живого веса?" Потеря веса катастрофическая, такого не могло произойти за те пару дней, по словам Иры, которые я отсутствовал. Сколько ни размышлял, всё сильнее крепла уверенность в том, что бегал я по планетам от нежитей не во сне, а на­яву. И друг у меня был наяву. Большой Змей - воин племени могавков из долины Святой Благодати на планете, имя которой я не знаю. Не успел спросить. И с этим межпланетным перелетом "Земля - Дюна" сомнения берут. Какой я космонавт, к черту! Обычный затуркан­ный мужик, с миллионом проблем и коряво сложившейся судьбой - вот этот образ мне ближе. А тут меня пихают звездолетами, Дюнами, чужими, своими, чистый бред, если по­размышлять не спеша. Я и не торопился - времени у больного было предостаточно. Лежал, выздоравливал, наблюдал за суетящейся вокруг раненого командира штурманом Ирой, удивительно напоминавшей внешне мою бывшую жену - такая же темненькая, ладненькая, с коричневыми, почти черными выразительными глазами, а - ля - восток. Только моя жена никогда не суетилась бы, да не причитала вокруг меня. Характер у нее сдержанный, норди­ческий вопреки восточной внешности. Но известно, что внешность обманчива. Мысль свер­лила в голове, подобно буравчику, мне не хотелось ни в чем подозревать своего штурмана, я был благодарен ей за все заботы обо мне, но разыгрываемая передо мной ситуация слишком уж рафинированная, идеализмами отдает. Играл бы в "очко", сказал бы "перебор". Пусть небольшой, но при игре в карты фатальный. А со мной не в азартные игры пытаются играть. Я благодарен штурману, но истина дороже, в буквальном смысле. Если и штурман Ира является частью общего обмана, в реальности которого меня пытаются убедить, то ни­чего ей говорить о моих приключениях не надо, наверняка и так лучше меня знает. Жиз­ненно важно поддерживать в ней уверенность в том, что я ничего не подозреваю, принимаю происходящее в данный момент за чистую монету и озабочен одним: побыстрей выздоро­веть и приступить к выполнению исследовательской программы на Дюне. Чего, собственно, от меня и ждут. Такое поведение не насторожит противников, оно логично для командира звездолета Космофлота, отважного первопроходца, пионера Дюны в предложенных мне об­стоятельствах. Сел играть - играй по правилам. До тех пор, пока они выгодны для тебя, а не противника. И не занимайся морализаторством. Выбраться отсюда живым и с цельным рас­судком, а время найти консенсус с собственными моральными принципами найдется и дома. Но подозрения к делу не подошьешь. Я могу ошибаться, что вполне возможно при моем нынешнем состоянии духа и здоровья. И своими подозрениями оскорбляю неповин­ного человека, своего подчиненного к тому же, что вообще нетерпимо в служебной иерар­хии, который, к тому же, не жалея сил ухаживает за моими болячками. Без ее ухода мне было бы во сто крат хуже. Надо же быть элементарно благодарным! Даже если Ира не Ира. Как бы разобраться, кто бы надоумил героя Галактики?! Не отделаться мне от своих сомне­ний и подозрений, я уже говорил, что присуще мне шестой чувство, предвидение и не даст оно мне покоя, пока не разберусь в ситуации до конца. Каким бы он ни был, хорошим или плохим. Надо ставить точки. Как? Надо думать...
- Ира, помоги вспомнить, где я Люську оставил: на озере или дома? - произнес экспромтом и аж дыхание затаил. Если она мой настоящий штурман, а я настоящий космолетчик, то мы должны были близко общаться на Земле, может быть даже дружить, и ответ ее не затруд­нит. Ответит сразу, без запинки. Если Чужая, то должна запнуться с ответом, высчитывая нужный вариант ответа. Обязательно задумается, чтобы не проколоться с неверным отве­том. Я буквально впился в Ирину глазами. Не дыша.
- Что, Алекс, память подводит? По голове ничем не получал, не должно бы. Хотя как по­следствия теплового удара возможно... Не волнуйся, командир, отлежишься, с памятью все будет в порядке. А Люську ты на озере оставил. Как всегда.
Была заминка с ответом или нет? Столь пространный ответ - это уловка, чтобы оттянуть время или так и должно было быть? Не понимаю, не просек, а момент упущен. Ирина уже склонилась над тумбочкой, наводя порядок. Надо продолжить беседу, о чем еще спросить?!
- Думаешь, соседи не забудут присмотреть? - Я наверняка помнил, что на карельской лам­бушке у меня соседей не было. Там меня в лесу поселили, подальше от людских глаз. Да и в реальности моей озерной идиллии я сомневался, подсознательно грызло сомнение.
- Какие соседи, командир! Ты же волк-одиночка, жена присмотрит..., - сказала и запнулась, тревожно глядя мне в глаза. Было от чего! Она прокололась! Я точно помнил, что разведен десять лет назад во всех прожитых мною жизнях. И моя бывшая ни за что не будет тратить время на уход за моей собакой. Мы с Люськой для нее не существуем, вычеркнуты из ее мира. Настоящая Ирина наверняка это знала и не ответила бы подобным образом, потому что глупость не украшает. Стоящая же передо мной Ирина сначала ответила, а потом на­сторожилась, права ли она. Вон как буравит взглядом. На озере-то в доме жила Чужая, которая выдавала себя то ли за мою жену, то ли за любовницу. И я это точно знал. И она знала, что я знал. И сморозила глупость. Бывает. Так, теперь не показать вида, что я всё понял, что она выдала себя с головой, вот так вот удовлетворенно кивнуть головой и сделать вид, что устал. Хочу спать. С больного взятки гладки. Я закрыл глаза и тут же услышал удаляющиеся ирины шаги. Она - Чужая. Дурдом продолжается. Какой уже раз по счету? Что они приготовили мне на этот раз?
37
Я позволил себе поболеть еще два дня. Ничего не происходило. Ирина по-прежнему заботливо ухаживала за мной, отчитывалась о проведенных за день научных исследова­ниях, предпринимала попытки поднять мне настроение и я охотно подыгрывал ей. Всё очень мило. Всё так, как и должно быть между заболевшим командиром и заботливым под­чиненным. Между друзьями. Скольких мне эта игра стоила сил, знаю я один. Во сколько обошлась она моему противнику - не знаю. И не хочу знать, ибо против меня играла не она одна, а вся ее команда инопланетных, или каких там еще может быть, захватчиков. Именно захватчиков, как иначе классифицировать их действия? Разве они не пытались захватить мой разум, не вторглись в мою жизнь, не желали подчинить себе? И, может быть, не только меня! Я ведь не знаю, коснулось ли подобное вторжение меня одного, выбранного по неиз­вестным мне чужим критериям, или "подопытными кроликами" стало всё шестимиллиардное население Земли? А кто пытал меня и моих друзей в интерьерах средневекового замка? Они надеются, что я ничего не помню. Зря надеетесь, нежити. Правильное определение дал им Большой Змей. Нежити и никто другой. Они попытались захватить меня, мою душу, но у них не получилось. Я сопротивлялся вторжению, даже не подозревая о нем. Теперь я знаю. Я предупрежден, а, значит, вооружен. Теперь война пойдет на равных. Они меня долго за­прягали, а по вкусу ли им придется быстрая езда?
Внешне не выдавать свои рассуждения было трудно. К тому же, я помнил о накатывав­ших на меня приступах головной боли, удушливого дурмана, источник которых был склонен видеть теперь в происках Чужих. Кстати, что-то давненько у меня голова не болела. Научились копаться в мозгах без побочных последствий? Может быть. Но этого я не узнаю. Остается лишь подыгрывать. Пока они мне верят, я буду жив. А у живого больше шансов выиграть, чем у "холодной тушки" или пускающего слюни идиота. Надо загнать все свои мысли поглубже и делать вид, что крайне заинтересован в подготовке предстоящей повторной исследовательской экспедиции на планету. Мы решили, что пойдем вдвоем и в направлении, противоположном моему первому выходу. Ира готовила второй вездеход к походу, проверяла укладки, пополняла запасы продовольствия на борту бронированного извозчика, занималась тюнингом воздухообменников машины и миллионом других мелочей, скучных, но необходимых. Я, на правах выздоравливающего, тяжелым трудом себя не изну­рял. С утра намечал предстоящий маршрут движения, прикидывал места будущих стоянок, определял перечень необходимых научных исследований. Затем комплектовал вездеход системой пассивной защиты и личным оружием. И не переставал удивляться (исключи­тельно молча) своей невиданной эрудиции и необъятному массиву знаний. Впрочем, чему уж теперь удивляться? Я уверен, что знания привнесены извне Чужими. Они создавали полную картину реальности. Новой реальности, в которую поместили меня. И подходили к задаче крайне аккуратно, без пропусков и не допуская досадных мелочей. Как они считали. Если бы не маленькое "но": я их расколол. И поэтому все их хитрые потуги ничего им не да­дут. Шишь!!!
- Штурман, ты проверила систему кондиционирования? Надо выставить все показатели по максимуму, иначе изжаримся, я уже рассказывал.
- Всё тип-топ, командир, не беспокойся. Холодно не будет, но и от жары не умрем.
- Ладно, хорошо. Тебе еще много осталось? А то мне уже кушать очень хоцца. Что у тебя на ужин, скажи, порадуй старика?
- Я почти завершила подготовку к выходу. Остались мелочи, после ужина доделаю, раз уж тебе так хоцца кушать. Это хорошо - выздоравливает пациент, аппетит появился. Молодец, Алекс. А что на ужин - не могу знать. По расписанию - что пищеблок пошлет!
Таким образом за хлопотами пробежали еще два дня, а на третий все планы пошли пра­хом...
38
Тишину раннего утра расколол рокот двигателей. Я по шальному подскочил с койки, впихнулся в комбез, натянул берцы и уже на ходу подхватил защитный шлем и личную пу­калку. Вывалился из палаточного шлюза и ретиво завертел головой, определяя источник всеподавляющего шума. Рядом в полной экипировке стояла Ира. Когда успела застег­нуться-зашнуроваться и не отстать от меня, представшего на свет божий в весьма расхри­станном виде? Ладно, неважно. Хотя нет - может быть, знала заранее о происшествии и, не торопясь, подготовилась к выходу? Вряд ли, по таким пустякам они не прокалываются. Зна­чит, происходящее ими не запланировано и для них является неожиданностью? Не буду га­дать, поживем - увидим. Тем временем грохот усиливался, высоко в палящем небе появи­лась еще более жгучая точка, быстро увеличиваясь в размерах, падала на поверхность. Создавалось впечатление, что прямо на наши головы, защищенные только шлемом и ох­ранным полем палатки "Колонист". К чему все треволнения, если смерть приходит так за­просто, без затей и высоких философий? Сейчас опустят на головы энное количество тысяч тонн, предварительно зажарив в огненном вихре посадочных двигателей, и кто о тебе, Алекс, вспомнит? Сын да Люська. Большего не нажил. Ох, грехи мои тяжкие, хоть и пытался особо не гневить, да, видать, зря. Вот теперь будет мне геенна огненная, буквально...
Истинный ад разворачивался на ближайших подступах к планете, хотя в астронавига­ции понятия "далеко - близко" относительны. Голубой шарик Земли вертелся как ему и по­лагалось, по геостационарной орбите за ней послушно следовал корабль Чужих, но на этом спокойствие и заканчивалось. Внутри корабля оглушительно орал сигнал боевой тревоги, под его садистские рулады по коридорам и трапам неслись члены команды, спеша в уста­новленные временные нормативы занять места по боевому расписанию. Открывались си­ловые порты палубных батарей, постановщики помех лихорадочно выбрасывали свои иг­рушки по заранее рассчитанным автоматикой траекториям, подключались резервные цепи пси-генераторов, механики аварийно наращивали мощность термоядерных маршевых и боевых реакторов, готовясь прикрыть корабль силовым щитом. В командной рубке, помимо отрывистых приказов, раздавались трели готовности боевых систем и слышался доклад дежурного хронофицера:
- ... по корабельному стандартному времени из надвременного подпространства на земную орбиту вывалились пять кораблей. На вызовы "свой-чужой" не отвечают. Корабельный классификатор их принадлежность не определил, выдав ответ, что к известным типам ко­раблей объекты не принадлежат. Исходя из собранной предварительной информации, объ­екты следует однозначно отнести к кораблям боевого типа: один линейный корабль и че­тыре фрегата по имперской градации. До сих пор объекты себя не позиционировали, каких-либо агрессивных действий с их стороны аппаратурным комплексом не фиксируется. По ко­раблю объявлена боевая тревога высшего класса опасности. Доклад закончен.
- Доклад принят. Срочно отправьте шифрованную псиграмму в Высший Совет о случив­шемся. Командирам БЧ доложить о готовности!
- Боевая часть "Р" готова, реакторная БЧ готова, батарейные палубы готовы ...
Того ничтожно малого времени, которое ушло на приведение корабля Чужих в боевую готовность, с избытком хватило пятерке неизвестных звездолетов для того, чтобы располо­житься на орбите, заведомо пресекая любые попытки Чужих улизнуть с места события. Ни в подпространство, ни в надвременье. Расстановка сил исключала все возможные иллюзии о мирных намерениях пятерки. В тягостном молчании эфира прошли несколько минут. Затем ярко полыхнуло и по направлению к кораблю Чужих протянулись пять оранжево-искристых линий, сошедшихся в точке сопряжения маршевых двигателей. Чужие не успели оказать ни малейшего сопротивления: их силовые защитные барьеры не выдержали пятикратного на­пора энергетических лучей, сконцентрированных на ничтожной площади барьера и спустя считанные наносекунды двигательный отсек превратился в молекулярную пыль, украсив уцелевший корабельный корпус длинным шлейфом звездной пыли. Бой был завершен, так по сути и не начавшись. Потеряв маршевые двигатели, Чужие, включив аварийный режим маневровых, пытались без чрезмерных разрушений опустить останки своего корабля на планету. Нападавшие им в этом не препятствовали. Именно заключительную часть разы­гравшейся на орбите трагедии для одних и победного финиша для других и рассматривали, задрав головы, Алекс и Ирина. Для обоих происходящее было непонятно и каждый по сво­ему рассчитывал свои дальнейшие действия на ближайшее время. Если металлолом не рух­нет на их полевой лагерь. Но опасения оказались напрасны.
С зубовным скрежетом металла под адский вой дюз двигателей остатки корабля выров­нялись, заметно даже на глаз притормозили на высоте нескольких сот метров над по­верхностью и с грохотом, передавшимся через содрогнувшиеся пласты песка, зарылись в песок. В окружающей действительности звенела тишина, а в полукилометре от застывших в скульптурных позах зрителей дымились, потрескивали, остывая, около сотни метров поко­реженного у основания металла, грубо воткнутого в песок. С такого расстояния небесный гостинец напомнил Алексу полусферу, уже знакомую ему по былым приключениям, только в этот раз не прозрачную. Мыльный пузырь заменили на покрытый окалиной металл. В ос­тальном всё весьма похоже. Но дальше поразмышлять Алексу не дали. В исходящем жаром небе обозначились еще две точки, но они не падали с грацией утюга, а плавными концентриче­скими кругами спускались к поверхности, не издавая ни малейшего шума, ни показывая ни язычка пламени. Два серебристых эллипса элегантно выбирали место посадки. "Ну, чем не НЛО?! Жаль, что на Земле я их не видал, а лишь читал, не принимая всерьез наблюдения уфологов", - взяв под козырек, я рассуждал, пытаясь определить свое место в происходя­щем. Итак, имеем очевидное в этом сумасшедшем мире: один космический корабль, веро­ятно сбитый вот теми серебристыми эллипсами, теперь сопровождающие поверженного противника к поверхности. Вскоре мы будем, с высокой вероятностью моей догадки, свиде­телями боя между двумя неизвестными мне силами. Что мне с этого? Ничего. Я догады­вался, что с одной стороны в боестолкновении участвуют соплеменники той, кто выдает себя за моего штурмана Иру (не бывшую же жену, в самом деле! Как ей тут оказаться? Бред. Если происходящее - действительно бред, то коллективным бред не бывает, он строго родной и персональный). Что мне от них ждать, я, если не знал, то с большой долей вероятности мог догадываться, а, следовательно, хоть как-то подготовиться к их уже подна­доевшим каверзам. К тому же, у них должок мне не возвращенный. Кто выступает на про­тивной моим знакомцам стороне я не мог знать. А отсутствие информации порождает по­дозрительность и, как вытекающее состояние, страх пред неизвестным. Страшиться я не то, чтобы очень страшился, но беспокойство было немалое. Ведь не дурак, это дураки ничего не боятся. А, если не дурак, почему попал в такую историю? Каким образом угораздило? Ведь до сих пор разобраться не могу с имеющимися у меня приключениями, а тут новые действующие лица проявились. Мне головной боли не хватает! Я покосился на Ирину. Она, не двигаясь, и, мне показалось, не дыша, смотрела на происходящее. Там же, в полукило­метре от нас, к останкам рухнувшего монстра плавно подлетели два эллипса, несколько ус­тупавшие монстру по размерам, зависли над ним, затем сделали над ним три небольшого диаметра круга, вероятно, присматриваются, догадался я. И плавненько опустились почти рядом. Да так и остались. Больше не происходило ничего и я, обретя дар речи, спро­сил у штурмана:
- Ну и что все это за хренотень? - нарочито грубо, что никогда не позволял себе в общении с женщинами, даже близко знакомыми.
- Понятия не имею, командир! Вокруг планеты не было никаких искусственных объектов на расстоянии пятидесяти световых дней. Я перед посадкой сканировала ближний космос... Не было ничего, Алекс!! И никого!!! Головой ручаюсь!!!
- А что мы видим с тобой?! Приснилось всё, по-твоему?!
- Нет, мы не спим. И не бредим. Всё происходит в реальном измерении. Алекс, ты смотрел в детстве "Звездные войны"?
- А кто их не смотрел? Конечно... Погоди, ты хочешь сказать, что мы видим ...
- Вот именно, у меня другого приемлемого объяснения нет. Мы стали свидетелями космиче­ского сражения, звездной битвы, если хочешь. Точнее, ее финала. Почему бы и нет? Если мы, земляне, освоили межзвездные перелеты, то почему не могли другие? То, что мы не обнаружили еще ни одной формы инопланетной разумной жизни, то только потому, что у нас звездных экспедиций было раз-два и обчелся! Другого объяснения не нахожу...
Я не стал говорить вслух, что по крайней мере один землянин знаком с инопланетной формой жизни. "Я знаком с тобой, Ирина, а ты не человек", - мелькнуло в голове, привычно зарывшись поглубже в сознании. Чтобы не подслушали ненароком. Знаю, сам подслушивал, и меня подслушивали, так что береженого Бог бережет. Хотя теперь, с поражением корабля соплеменников штурмана, кто будет заниматься моей скромной персоной? Кто на новень­кого? Вот эти, что ли? Ладушки, дайте время - разберемся и с ними. Опыт есть.
39
Тем временем, финал показанной нам битвы инопланетников разворачивался далее. Если из покореженной полусферы никто не показывался, на ее поверхности ничего не появ­лялось, то у противников полусферников (назовем пока так) события следовали одно за другим. Пока мы разговаривали со штурманом, из двух приземлившихся (или придюнив­шихся?) эллипсов, расположившихся друг напротив друга так, что поверженный, но, видимо, еще представляющий опасность противник оказался между ними, вырвались по два кони­ческих луча, быстро - быстро опутавших корпус корабля полусферников паутиной зеленова­того цвета, образовавшей вокруг нечто вроде сети-кокона. Контрдействий полусферников не наблюдалось. Видимо, еще не очухались после почти падения на поверхность планеты. Спустя несколько минут в серебристых корпусах эллипсов открылись овальные порталы и на песок Дюны посыпалось множество механизмов, назначения которых я не мог знать, но никто не запрещал мне делать предположения. Механизмы очень шустро разбежались по песку, окружив противника плотным кольцом. По завершении этой операции в проемах ко­рабельных порталов появились фигуры с четким человеческим силуэтом. Подробнее я рас­смотреть не мог - все ж таки было далековато. Хорошо уже то, что пришельцы человекопо­добные хотя бы внешне. Психологически легче. Как бы я реагировал, если бы из кораблей появились этакие крабообразные с глазами на усиках и прочими неземными причиндалами? Не знаю. И не буду заморачиваться, мне надо понаблюдать за происходящим и опреде­литься со своим поведением в первом приближении. Дальше загадывать меня успели оту­чить случившиеся со мной в недалеком прошлом события. Я уже говорил, что человек - животное ушлое. Оно быстро учится. И привыкает ко многому. Только на характер не дави, прояви уважение - и сапиенс твой. Ира со своими ребятами на этом погорели. И еще будут рассчитываться со мной по полной. А вот каковы новенькие? Вот чем меня пленил Большой Змей? Интуитивно или повинуясь принятой в его среде культуре поведения, он меня, уста­лого и растерянного, напоил, накормил и спать уложил, не влезая в душу, не хватая за грудки, не претендуя на лидерство. По-человечески отнесся. И стал моим другом. Понимают ли новенькие такие простые истины или считают себя круче вареных яиц?
Не задерживаясь на пороге своих кораблей - эллипсов, новенькие быстрым маневром раз­вернулись полудугами, каждая у своего портала, тут же выкатились машины, которые я на­звал по-земному бронетранспортерами, быстренько уселись в них и покатили. Один к по­верженному кораблю Чужих, другой - в нашу сторону. Вот и дождались. Сейчас предстоит знакомиться незнамо с кем и, по большому счету, не знамо зачем. Век бы никого из инопла­нетников не видел и был бы наверняка счастлив!
- К нам едут гости, командир, - донесся голос Ирины. Я обернулся. Ира успела сходить в па­латку и наблюдала за происходящим в бинокль. А я не догадался сбегать за оптикой - ва­режку раззявил от виртуальности происходящего. Как бы со мной происходит чертовщина, а вроде бы и нет. Поди разберись, когда тебе передохнуть не дают. Успевай уворачиваться от сюрпризов.
- Да, я вижу. Что будем делать, штурман? - ответил и поймал себя на том, что обращаюсь к одному из своих врагов как к человеку, от которого жду доброго совета и, что уж скрывать, помощи я ждал. Не знаю какой, но ждал. Они - враги явные, точнее, я знал, что они не дру­зья. О новеньких не ведал ничегошеньки. А они вот уже, катили во все тяжкие по пескам, ос­тавляя за собой шлейф поднятой мелкодисперсной пыли. - Может быть, успеем запрыгнуть в вездеход и сдернуть отсюда куда глаза глядят?
- Успеть-то успеем, - растягивая слова ответила Ирина, - но смысл? От них не спря­чешься. Поднимут один из кораблей, просканируют поверхность и найдут, даже если в песок зароемся. Нет, логичнее встретить здесь. Не боясь, уверенно...
Вот только уверенности в ее голосе я не уловил. Ирина растеряна, она так же, как я, не по­нимает происходящего. В какой-то мере, ей сейчас приходится даже хуже, чем мне. Я один, как перст, во всей этой катавасии с самого начала. Она же до сей поры полагалась на ко­мандную поддержку и, я уверен, всегда ее получала. Теперь же ее команда - вон, дымит на песочке в окружении неизвестных. И помощи ждать не приходится. Надо перестраиваться на правила одиночной игры, а любая перестройка требует времени. Его же нам не дают. Пара минут - и извольте здороваться с нежданными гостями! И счастье, если с гостями, а не врагами. Мне даже стало ее немного жалко. Смешно! Мне! Ее! И жалко!! Что я там читал о загадочной русской душе? Здесь не только чужая ( в прямом и переносном смыслах), своя душа потемки. Она нежить - и мне ее не может быть жалко. Никакой жалости к врагу! Хоро­ший враг - мертвый враг! И никакой иной. Только так!! Но, как себя не накручивай, в душе то понимаешь, что мне ее жалко. Здравствуй, Леха, Новый год!
- Алекс, что с тобой? Соберись, на тебе лица нет, так нельзя встречать гостей! - Ирина кив­нула в сторону приближающегося бронетранспортера. Надо же, я до такой степени изу­мился своим мыслям, что вся гамма чувств, как ей и положено, отразилась на лице. Ира заметила и сделала замечание. Верно, следи за собой, контролируй эмоции. Ну жалко тебе эту женщину, но ведь ты не собираешься прощать ей и ее друзьям все то зло, которое они причинили мне и моим друзьям! Конечно, нет! А жалко не Чужую, а тот облик, в котором она предстает передо мной. Она выглядит как моя бывшая, на сто процентов! Хитрые, сволочи! Поэтому и запутался со своими чувствами. Да к тому же цейтнот. Времени нет и решение не принято. Что предпримешь, герой Галактики?
- Штурман, со мной порядок. Не волнуйся. Когда они подъедут, стой рядом, ни во что не встревай, как бы тебе ни хотелось. Стой, слушай, наблюдай. Если потом будет время, по­делимся впечатлениями, прикинем, как поступать дальше. В общем, определимся. Ты меня поняла?
- Да. - Отвечая, она не смотрела на меня. Ее внимание, впрочем, как и мое теперь, было полностью приковано к высаживающимся из подъехавшего транспорта новеньким. Их было шестеро. Все в защитных комбинезонах песочного цвета, без атмосферных намордников, щитки на шлемах подняты, в руках у всех оружие - по виду бластеры из фантастических фильмов, пересмотренных мною еще в юности в большом количестве. Идущий впереди пристально смотрел мне в глаза и широко, радушно, по-русски улыбался. У меня создалось впечатление, что еще немного и он полезет ко мне брататься. Такого оборота событий я не ожидал, вот те крест! Остальные пятеро, не выказывая враждебности, попеременно смот­рели то на меня, то на стоящую рядом Иру. Вдруг выражения их лиц внезапно изменились - посуровели, глаза сузились и затвердели. Теперь все смотрели на штурмана. Кроме меня и то лишь потому, что я не успел повернуть голову. То есть не то, что бы не успел повернуть, мне просто не дали это сделать. Жесткий захват шеи был проведен мгновенно и теперь я был не человеком, а щитом, прикрывающим Ирину от направленных на нас бластеров. Вот оно, приключения продолжаются! - мелькнуло и забылось, а я стоял раскорякой, невольно прикрывая Чужую от тотчас ставших своими новеньких. И я ее еще жалел! Слюнтяй!
- Уважаемая, не стоит усугублять свое положение. Мы не собираемся причинять вреда ни тебе, ни твоим товарищам, - хорошо поставленным, вызывающим доверие, как минимум, у меня, голосом произнес впередистоящий. - Наше вмешательство - превентивное. И вызвано оно вашим вторжением в зону жизненных интересов землян. Мы прибыли предотвратить возможные негативные последствия для наших рас в будущем от вашего вмешательства в существующую сегодня цивилизацию землян. Мы знаем, что вам необходимы психоэнергетические ресурсы Земли, но вы выбрали не ту планету. Вы вторглись в прошлое нашей Родины. Мы прибыли объяснить вам эту ошибку - и только. Поэтому логично будет не усугублять ситуацию, отпустить Человека, не причиняя ему вреда и присоединиться к своей команде на корабле. Никто из ваших соотечественников там не пострадал. Поверьте нам, положите оружие и можете свободно уйти к своим. Мы не будем препятствовать. Вас никто не остановит. Наоборот, мы заинтересованы в том, чтобы вы рассказали своему командованию о наших целях. Будьте благоразумны, ведь преимущество не на вашей стороне. К чему ненужные жертвы?
Произнеся приведенный мною дословно монолог, старший развел руки в миролюбивом жесте, улыбнулся этак по-свойски и замер в ожидании ответных действий своей собеседницы. Но для меня - то она захватчица! Взяла в залог, как в ломбарде и теперь будет выбивать из моей шкуры гарантии для себя. И чем их торг закончится для меня, родного, вилами на воде писано. Поэтому надо позаботиться о себе самому. Как говорится у нас, гордых россиян? Хочешь, чтобы дело было обделано хорошо, обделай его сам! Внезапно расслабился и повис на руке захватчицы, рискуя удушить себя. Расчет был простой: мой вес значительно превосходил физические возможности моего якобы штурмана и я надеялся, что она меня элементарно не удержит. Хоть и чужая, но ведь женщина! Должны же быть у нее слабости, пусть маленькие, но крайне нужные мне именно сейчас. И оказался прав. Шею она не отпустила, но прогнулась под внезапной тяжестью моего размякшего до неприличия тела и очень бережно опустила мою драгоценную задницу на песок, открыв свою спину для удара со стороны любого из шести стоявших перед ней противников. Но выстрелов не последовало. Я заметил, как из бластера старшего бесшумно выскользнул конический светло-зеленый луч и быстренько запеленал Ирину наподобие того, как это было недавно проделано с ее кораблем. При этом сам бластер был неподвижен. Кокон с Ирой зашатался и рухнул у меня за спиной. Я стал свободен. От Ирины, а что ждать от этих ребят - моих освободителей? Не окажусь ли в положении, когда из огня да в полымя? Продолжая сидеть на песочке, я доверчиво хлопал глазами, наивно лыбился и чуть не пускал пузыри. Именно так, по моему непросвещенному мнению, должен был вести себя освобожденный заложник. Шоковое состояние вперемежку с великой благодарностью к освободителям. И радостью от продолжающейся жизни. Хоть капусткой, хоть рябчиком, но жить! Вероятно, спектакль удался на славу, так как двое освободителей тотчас подошли ко мне и, бережно подхватив под локотки, водрузили на ноги. В позу, достойную человека. Спасибо, ребята, хотя я сам бы мог принять вертикальное положение. Но приятно побыть беспомощным слабаком. Своего рода невербальная благодарность за содеянное доброе дело освобождения заложника. Пусть им тоже будет приятно. Мне не жалко. К тому же, я действительно был им благодарен, но не спасибкать же по-глупому! Меня больше не трогали. Поставили и оставили в покое. А я молча наблюдал за дальнейшими действиями этих ребят. Я их правильно понял, старший назвал себя землянином? Интересно девки пляшут! Где это таких земель делают? Не на моей Земле, тем более не в России. Нам бы в реформистском рвении с голоду не исчезнуть, в одночасье освободив под заселение 1/8 часть земной суши. Не до изысков, знаете ли! Хотя говорят ребята по-русски, пусть и с чудным акцентом...
Тем временем новые земляне подхватили зеленоватый кокон с Ирой и без слов поволокли его к своему транспортному средству, которое я опрометчиво назвал бронетранспортером. Какой там броник! Мощное, отлично защищенное и ко многому приспособленное средство перемещения человеческих тел в пространстве и не только по горизонтали, как можно было догадаться по хищным обводам машины. Никаких внешних подвесок, зияет только люк, из которого считанные минуты назад выпрыгнули эти ребятишки в длинных штанишках. И что это за загадочное оружие, бережно пеленающее, а не поражающее противника, будь он одушевленный предмет или нет? Нет, они не могут быть землянами. Не могут быть моими современниками, поправил сам себя, ведь старший что-то говорил о прошлом и будущем Земли.
40
Меня не оставили в одиночестве. Погрузив кокон с Ириной, мои освободители вежливым жестом пригласили меня внутрь своего бронетранспортера. Я не стал ломаться и без лишней скромности подтрусил к люку и лихо, по крайней мере очень старался браво выглядеть, загрузил тело внутрь. И тотчас оказался в непроницаемой для глаза белесой пелене, не позволявшей что-либо разглядеть. Меня слегка встряхнуло, что обозначило начало движения. Куда? Ну, куда в прямом смысле, понятно: нас везут к одному из эллипсов-звездолетов новеньких. А вот в метафорическом... Неизвестность по-прежнему держала меня в возбужденном состоянии, отчего мои мысли весьма шустро сменяли друг друга, но остановиться на чем-то одном, конкретном, не могли. Не будем гадать! Всё едино: дергайся, не дергайся, а изменить что-либо я сейчас не в силах. Могу только испарину со лба утереть. Поверим на слово старшему - если они земляне, то земляк земляка не тронет, хотя бы на чужбине. Дома, на Земле, могли бы запросто перегрызться по ерунде, но в чужом краю мы все друзья и родственники! Друг за друга - горой! Невольно всплыла иллюстрация к рожденной мысли и ситуации в целом: мы победили в Великой Отечественной войне не потому, что сплошь все россияне были коммунисты и комсомольцы, фанатично верившие Сталину и любившие его режим. Мы, наши отцы и деды, победили потому, что на Родину напали чужие, чуждые нам во всем агрессоры. И защищали деды не режим и не государство, им созданное, а Родину, которая у каждого была и своя, персональная, и общая, одна на всех. За Россию они глотки врагу рвали, устлав своими и вражьими трупами тысячи километров русских полей и европейских фольварков.
Высокие размышления прервал еле слышный шорох открывавшегося люка. Мы приехали. С Богом, Алекс!
- ...вот такая ситуация сложилась бы в будущем нашей Земли, если бы мы не вмешались сейчас в происходящее с вами, - завершил свой рассказ Артем, тот самый старший, который первым заговорил со мной у нашей базы на Дюне несколько часов назад.
- Артем, а что будем с чужими? Вы их отпустите или...- задал я давно вертевшийся на языке вопрос. Зуд отмщения меня не покидал.
- Мне приятно ваше беспокойство о противнике, замечу, поверженном противнике. Оно позитивно характеризует вас и отчасти объясняет истоки той государственной философии, которая доминирует в нашем обществе. Ведь ничто не рождается на пустом месте, правда, Алекс? А насчет дальнейшей судьбы чужих у нас ясные инструкции от темпорального командования. Не беспокойтесь, им не причинят вреда. ( Мне стало чуть стыдно: ведь я-то жаждал обратного!). Мы передадим им надлежащую информацию, поможем привести в готовность корабль и отправим домой. В их Империю. Невероятно, что подобный социальный анахронизм сохранился у столь технически развитой, продвинутой, как вы говорите, цивилизации. Виной тому, скорее всего, порочные принципы, изначально заложенные в эволюцию их общества и науки, являющейся частью этого общества. Порочно строить свое благополучие на несчастье других разумных существ. Да и неразумных тоже... Чужие осознают это через 342 года, когда рухнет воздвигнутая ими социальная пирамида.
- И все эти годы вы будете безучастно наблюдать за тем разбоем, который они учиняют во Вселенной? Ведь у вас есть возможности прекратить его прямо сейчас, тем самым спасти миллионы жизней, избавить их от участи бесправных приводов, источников пси-энергии к чудовищным машинам чужих! Надо что-то делать, а не отпускать нежитей восвояси с миром!! - не покидала меня надежда.
- Увы, наши возможности вмешательства в прошлое очень ограничены. К тому же, последствия непредсказуемы...Мы не Боги, Алекс, мы обыкновенные люди.
- Но все же...
- Нет, Алекс, мы и так сделали невозможное. Дальнейший риск приведет к необратимым временным последствиям. Мы не можем. Извини, земляк. Тебе пора отдохнуть, каюта давно готова.
- Спасибо, мне действительно надо отдохнуть от всего... и подумать. Куда мне идти?
- Тебя проводят, - закруглил беседу Артем и вызвал дежурного. - Проводите гостя в его каюту.
Обстоятельный разговор с Артемом сильно поубавил мой боевой пыл, долго питавшийся мыслями о мести нежитям. Как я хотел порвать их на мелкие тряпочки еще несколько часов назад! А что теперь? Не могу же я просто взять и простить им все причиненное мне зло? Ведь не поймет никто. Как не изощряйся, объясняя другим такое свое поведение, не поймут. Подождите, а кому другим? Кто знает о происходящем со мной? Никто. И никто не узнает, если не проколюсь - подленькая мыслишка сама всплыла из подсознания и привела мой боевой дух в смятение. Вот такого оборота я от себя не ожидал. Правду говорят, что человеку не дано познать себя до конца. Не считал себя подлым трусом, а обстоятельства приперли и пожалуйста. Подлец всплыл незамедлительно. Сколько же человек может совершить гнусного, если ему гарантируют анонимность его деяний? Кто его остановит? Никто. Ты или человек, или тварь дрожащая. И судить себя будешь сам. До конца отпущенной тебе жизни. И не спрятаться, и не оправдаться. Себе не соврешь. Поэтому поступать надо всегда по совести, как говаривала моя бабка Маруся-покойница. Или по Чехову, выстраивая свое отношение к людям так, как бы ты хотел, чтобы они относились к тебе. А кто хочет, чтобы к нему относились плохо, поступали с ним подло? То-то. Что ж, Алекс, простим нежитей? Плюнем, разотрем и забудем? Нет, вряд ли. Сделаем иначе - не будем им уподобляться. Я - Человек, Человек звучит гордо, имя русского человека надо держать гордо и грозно. Не мною сказано - не мне и перечить! Аминь.
Мысли текли всё медленнее, становились всё ленивее, с трудом цепляясь и выстраиваясь в логические цепочки. Я засыпал, удобно устроившись на мягкой койке в маленькой, но по домашнему уютной каюте корабля моих потомков. Неужели они - мои потомки?! Разве такое может быть? А почему нет? Сын у меня уже есть, внуки наверняка будут, а там правнуки... и понеслись мои гены в бессмертие! Интересно, не с пра-пра-правнуком ли я только что беседовал?
41
Я проснулся потому, что меня назойливо трясли за плечо. Не переставая и без намека на почтительность. Могли бы и поинтеллигентнее обращаться со своим пращуром, ведь в я им в прапрадеды гожусь. Вот пристал, зануда, и кому я так срочно понадобился? Еще немного позволил себя потрясти и приоткрыл глаз. Надо мной склонился в почтительном, надо отметить, полунаклоне один из моих потомков.
- Алекс, прошу меня извинить за причиненное беспокойство, но я выполняю приказ командира. Артем срочно просит Вас подняться в командный кубрик. Я Вас провожу, - предупредил он мой вопрос.
- А что стряслось? - пробухтел я, скорее не от любопытства, а от желания потянуть время и дать возможность моим мозгам стряхнуть тяжелую сонную одурь и приняться за работу. Ох, много им досталось в последнее время, бедолагам. А ничего, держатся.
- Прошу Вас поторопиться. Артем всё доложит Вам лично, - в голосе чуть заметно сквозило нетерпение исправного служаки, непонимающего, как можно обсуждать приказы командования, вместо того, чтобы моментально их исполнять. Ничего, пусть тренируется, не вся жизнь - только служба. Есть и другие радости. Да мне и простительно, ведь не солдат, а ... интересно всё же, кто? Запутался ты, брат Алекс. Вот беда.
- Хорошо, идем, - решительно пресек свои колебания, молодцевато подхватился с койки и глянул в зеркало. Бывало лучше. Помассировал мятое лицо и двинулся вслед за провожатым.
Лифт вознес нас прямо в командную рубку. Я было сделал шаг вперед, да так и тормознул: одна нога впереди, другая сзади. Сидя за столом, на меня в упор смотрела Ирина, одетая в причудливый черный комбез с непривычно замысловатыми погонами на плечах. Во взгляде ничего не читалось. Ни любви (шутка!), ни ненависти ( а это серьезно). Справа сидел какой-то индюк с погонами еще более невероятными, чем у штурмана. Наверное, ее начальник, учитывая безумную раскраску наплечных украшений и сквозящую надменность в выражении вполне человеческого лица. Начальство я еще на Земле научился распознавать "на раз", даже без формы. Есть у всех начальников что-то в лице, его мимике, позе, повороте угодливой головки, постоянно озабоченном и как бы всезнающем взгляде, во всей ауре их окружающей такое, что выдает их социальное положение в любой толпе. Другое дело, что у большинства подобное поведение вынужденно-приобретенная форма защитной мимикрии, без нее им на своем начальственном месте не удержаться. А что вы думали: любой чинуша тоже какой-никакой, а человек, которому надо жить. Причем по принципу: "Жить - хорошо, а хорошо жить - еще лучше". Вот и мимикрируют, бедняги, жалко мне их, ущербных, затюханных, вечно всего и всех боящихся. Даже собственных мыслей. И смешно наблюдать со стороны. Был у меня в одной из прошлых жизней шеф, где-то глубоко внутри умудрившийся сохранить остатки нормального мужика. Но слишком глубоко, так, что и незаметно. Занимал небольшую должность в администрации города, на которую попал исключительно из приятельских отношений с отцами города, а заводить знакомых он умел - талант у человека не отнимешь. Но без высшего образования, что при его должности было смертельно. Так вот, в порядке превентивной защиты на всех визитках он писал "кандидат экономических наук" - поди проверь! - представлялся как специалист с двумя высшими и одним незаконченным высшим образованием, причем названия вузов менялись в зависимости от положения, которое занимал его собеседник, с первых минут приведенный моим шефом в изумление и благоговейный трепет перечнем его высокопоставленных знакомых и известных людей. Такое его поведение длилось многие годы и всегда любой полет его фантазии заканчивался благополучно. Но доконал он меня не этим, в конце концов, не криминал, ну, мечтает наяву человек, кому от этого плохо? Последней каплей, вызвавшей мой истерический хохот в присутственном месте, было явление шефа на пресс-конференцию в генеральском мундире лесного ведомства. Нет, когда он пару лет назад пробился в Дворянское собрание города, где ему присвоили звание "сиятельного князя", я удержался. Но форма генерал-майора в сочетании с по-детски счастливым выражением лица и ясно читаемым испугом перед возможными вопросами журналистов меня добила. На следующий день мне предложили написать заявление по собственному желанию. Я не расстроился. Бывший шеф рассмешил меня на многие годы вперед, а за такое удовольствие следует платить. Я заплатил. А шеф по сию пору мимикрирует. В последнее время щеголяет с церковной медалью Святого Даниила Московского. Ну, это я отвлекся. Дал себе минутку осознать ситуацию, представшую перед взором в командной рубке. Напротив Чужих сидел Артем, тоже в официальной форме и кто-то еще из командного состава.
- Добрый вечер, Алекс. Мы Вас ждем, проходите, присаживайтесь, - формальным тоном произнес Артем, указывая свободное место рядом с собой. - Мы хотели, чтобы Вы были свидетелем происходящего. Наши гости не возражают, - легкий наклон головы в сторону Чужих. Те никак не отреагировали. И фиг с ними, я не гордый, я согласен на медаль.
- Господин хронодмирал ознакомил Высший имперский совет с нашими условиями выхода из сложившейся, отмечу особо, не по нашей вине, ситуации, чреватой опасными для наших цивилизаций последствиями, - тем временем продолжал Артем. Я просто любовался им - мне бы действительно такого вот внука! - и злорадствовал над угрюмыми рожами Ирины и ее шефа. Не мытьем, так катаньем, а арбуз мы им вкатали по самое некуда общими усилиями!! Бескровно! Ай да мы, ай да мамкины детки! Радостный мысленный поток прервало обращение ко мне Артема.
- Но у Совета есть одно условие, Алекс. Оно напрямую касается тебя, земляк.
- ?.. - мой взгляд был понятнее любого вопроса, произнесенного вслух.
- Условие таково: Империя прекращает свое вторжение в зону интересов Земли, нынешней и будущей, и отводит свои экспедиционные силы за предложенную нами темпорально-пространственную демилитаризационную линию только в том случае, если ты, Алекс, добровольно согласишься на ментальное вмешательство, которое сотрет все воспоминания о происшедшем с тобой. Ты всё забудешь, Алекс. - Артем замолчал и замер в напряженной позе. Глаз от стола не отрывал, в отличие от Чужих, прямо сверливших мой лоб, будто пытались забраться под черепную коробку и прочесть мысли. Может и вправду прочитали бы, если бы они, мысли эти, у меня в тот момент были. А на деле - звон один. Набат, собиравший на вече разбежавшиеся по углам испуганные услышанным мысли. Я тоже испугался. И мне было не стыдно. Меня только что предали свои, предали, несмотря на то, что знали о нежитях, о том, что они творили со мной. Они защищали Землю и предали меня. Что стоит маленький человечек, когда решаются судьбы цивилизаций и жизни миллиардов его потомков? Дешевле пылинки в вакууме. Но этой пылинкой был я. И меня предали. Что-то было похожее в прошлом моей планеты, когда человека считали винтиком огромной государственной машины и не ценили ни во что. И рубили лес, щепок не жалея. Но это в прошлом. Нельзя возвращаться к мракобесию людоедских философий прошлого. Так же, как нельзя дважды войти в одну и туже реку. Неужели Артем не понимает, что уступив в малом, мы проиграем в большом? В жизнь его современников вернется стократно умноженное мракобесие страшного кровавого прошлого Земли. Этого нельзя допустить! Я не знал, как мне это сделать и поэтому испугался. Подобного страха не стыдятся.
42
Я сидел на койке в отведенной мне каюте и думал. Точнее, пытался собрать мысли в пучок. Мне дали время подумать до утра и принять, как выразился Артем, правильное решение. Нежити так ни слова и не произнесли. Собаки бешеные. Какое "правильное решение" ждал от меня Артем было ясно: я соглашаюсь на стирание памяти и они полюбовно разойдутся с Чужими. Но у меня вопрос: навсегда или до новой встречи? Да, Артем выполнил бы поставленную перед ним командованием задачу. На данном отрезке времени. А что потом? Неужто надеется на то, что цивилизация, подобная имперской, молча стерпит позор, потерю неисчерпаемого источника пси-ресурсов, каковым Чужим представляется человечество и не взалкает сатисфакции? Не мстит только трус, а сразу мстит только глупый. Чужие не были ни трусами, ни глупыми. Они выждут удобный момент и обрушатся всей мощью на землян. Мне это было ясно, как дважды два. Но вот Артему... Он ослеплен стоящей за ним мощью его земной цивилизации, не сомневается в правильности и рациональности предложенного Чужими консенсуса, его взаимной выгоде, а Чужие ведут себя именно так, как от них и ждут. Хитры, гады.
И насколько слеп Артем! Ладно, он поступился незыблемым принципом неприкосновенности отдельно взятой человеческой личности. Хотя я уверен, что никакая благая цель не оправдывает средства, но допустим, что ситуация в принципе поправима. Я не кисейная барышня. Как бы мне ни был противен сам факт того, что Чужие будут копаться в моей памяти и неизвестно, ограничатся ли только стиранием воспоминаний о проведенных надо мной экспериментах или полюбопытствуют всей моей жизнью, дорогими мне воспоминаниями о родителях, первой любви, рождении сына, я бы стерпел. Чем только не пожертвует русский человек ради высокой цели, если ему скажут: надо, Вася! И в первую очередь - самим собой. Тысячелетняя история Отчизны приучила своих сынов и дочерей считать себя расходным историческим материалом и полтора десятка лет жизни в новой государственности ничего еще коренным образом не изменила в ментальности русского человека. Я бы принял "правильное решение", а затем мы с Артемом как-нибудь разобрались бы. С водкой, слезами, взаимным мордобоем и битьем себя в грудь. Но! Я стерплю, если буду уверен в правильности такого решения и искренности Чужих. А я Чужим не верю! Как Артем может не понимать очевидного: нельзя идти ни на какие соглашения с человеконенавистнической, абсолютно чуждой человеку, буквально каннибалистской силой. Таких, как Чужие, нужно бить сразу, как тараканов, не давая размножаться. Увидел - прибил. И в квартире будет всегда чисто. Ведь Вселенная наш дом? Вроде коммунальной квартиры?! Естественно, да. В таком случае, мы просто обязаны поддерживать в ней чистоту и порядок. А за чистоту и порядок приходится платить. Поэтому Артем будет долго ждать от меня нужного для него и нежитей решения. Я не стану помогать врагам. Извини, правнучек.
Поднявшись с койки, я на цыпочках подобрался к двери каюты, затаив рвущееся из груди адреналиновое дыхание, приник к ней ухом. Нет, ни звука, ни шороха, ни звуков дыхания часового. Только бешеный стук собственного сердца. Чего там кривить душой, я ожидал, что Артем распорядиться выставить у моей каюты караульного. Но, кажется, ошибся. Дверь не была заперта. Что это - абсолютное доверие? Ловушка? Халатность командира или подчиненного? Гадать некогда. Путь был свободен и надо было двигаться вперед: у меня уже начало складываться некое подобие плана действий на ближайшее время. Но сначала необходимо покинуть корабль, по возможности незаметно, по тихому. Удача пока была на моей стороне, дай Бог, она не передумает! Сколько ни рассуждай о том, что каждый человек - кузнец своего счастья, но меня никто не переубедит в одном. Как ни куй свою счастливую долю, но без элементарного везения, именуемого удачей, вертлявой и ветреной штучки, многого в жизни не достигнешь. Хотите пример? У меня проходной балл в институт был 20,5 и мне не хватило бы полбалла для поступления, если бы не действовало правило округлять средний балл аттестата о среднем образовании до десятых. Мне и округлили с 4,27 до 4,5. В итоге - я студент, прощай армия, здравствуй новая жизнь. Чем не удача? Еще? Запросто. Не попади по распределению в поликлинику - не встретил бы будущую жену. Не узнал бы радостей семейной жизни. Плевать, что потом не сложилось, но ведь у многих и такого в жизни не было. Везение? По-моему, да. Или вот еще... Перечень доказательств влияния удачи на судьбу отдельного человека прервал звук приближающихся из бокового коридора шагов. Спрятаться мне было негде: коридор, по которому я крался, был без дверей, ниш и закутков. Вдруг вспомнилось, как в американских боевиках герои прячутся от злодеев под потолком, по паучьи цепляясь за всякие трубы и потолочные перекрытия, чтобы сверзиться сверху на глупого врага и победить. Голова дернулась вверх вслед за слабой надеждой. Но потому она и слабая, что не оправдала робких ожиданий. Жизнь - она не кино. Тем более голливудское. В моем случае потолок был девственно чист и ровен, как пол, как стены, как всё окружающее меня на звездолете потомков. А шаги приближались. Что делать? Не биться же с правнучком, не по христиански это. Но выбора мне не дали! Святого демократического выбора, к которому с таким трудом приучали когда-то, столько денег на школу демократии потратили, а вот выпала фишка - и нет никакой демократии. Кто смел - тот и съел. То есть выпутался из критической ситуации с наименьшими потерями. Хорошо бы, для обеих сторон, а не одного меня. В том, что я выйду победителем из неминуемой стычки, не сомневался. Я ждал своего противника, а он ни сном, ни духом не ведал о неожиданности цвета давленых клопов, притаившейся за поворотом, которым он ходил тысячи раз. Никакое оружие, типа охотничьей дубинки или навороченного бластера, мои руки не отягощало, поэтому я вмазал кулаком, сжатым до белых пятен на костяшках, сразу, как только из-за угла показалась скула противника поневоле. Он рухнул, как будто его подрубили сенокосилкой под колени. Этттто я удачно зашел, то бишь заехал. А что вы хотели, фактор неожиданности - великое преимущество. Надеюсь, что своему правнучку я ничего не сломал. Нагнулся, прислушался к ровному дыханию поверженного, похлопал по щеке, которая уже стала заплывать нехорошим цветом прямо на моих глазах. Не смертельно. Минут через 120 очухается. Вот так, милый, на войне как на войне. Лучше уж я тебя малость поучу суровым будням, чем Чужие. Тяжко вздохнул и потрусил далее по звездолетному коридору. Пора бы ему закончиться уже и вывести меня в какую-нибудь тихую гавань, куда не заходят чужие корабли.
Моей гаванью оказалась просторная площадка (грузовой отсек, что ли?), большую часть которой занимали громоздкие и не очень механические конструкции на колесах, гусеницах, "ногах", совсем без каких-либо видимых приспособлений для передвижения, вдоль стены тянулись кабинки с прозрачными дверцами, за которыми виднелись скафандры. Рядом с каждой кабиной был прикреплен ящик, судя по маркировке, с личным оружием. То, что доктор прописал. Я подбежал к ближайшему ящику, легкомысленно дернул за простую и удобную ручку и отскочил, как ужаленный. Точнее, ударенный - ящичек защищал себя чувствительными ударами электрического тока. Как отключить защиту, я не знал. Никаких видимых глазу кнопочек, рычажков и прочего, за что можно было подергать в надежде снять защиту, не наблюдалось. Пригорюнился, но ненадолго. Надо поторапливаться, ведь я своим неосторожным любопытством к чужому ( в смысле не моему) оружию мог включить скрытый сигнал тревоги. А это значит, что внучки мои уже могут нестись сюда сломя головы. Невзирая на родственные связи, желания встречаться с ними в данный момент я вполне оправданно не испытывал. Лучше потом. Как-нибудь. Если обоюдно захотим после того, что я собирался здесь учудить. Лихорадочно стал оглядывать содержимое ангара и почти сразу уткнулся взглядом в железного исполина. Мой будущий друг имел определенно двойное назначение: по первому это был типичный робот-погрузчик, с двумя "ногами", двумя "руками" и туловищем-скелетом, куда в удобное гнездышко помещался его водитель. На данный момент оно пустовало. Второе назначение я ему определил сразу же, как только увидел. Если он в состоянии ворочать тонны груза, то уж проложить мне путь из неволи ему было как двумя манипуляторами об асфальт. Не раздумывая дольше, я подбежал к выбранному средству передвижения на свободу, откинул аварийную планку, вписал свое тело в кресло водителя и тут же был прихвачен ожившими страховочными ремнями. Вот это дело - за не пристегнутые при движении ремни безопасности не оштрафуют, раз. Два - не надо постоянно напоминать себе о необходимости пристегнуться. Почему не оборудовать такими ремешками земные автомобили - и нет проблем никому. Ни бедному чайнику, ни алчному гибддешнику. Люди на дорогах жили бы в любви и согласии. Отвлеченные мысли не помешали мне разобраться с панелью управления железным монстром-трудягой. (Я в очередной раз подивился своей широкой эрудиции и взявшимся из ничего знаниям). Управлялся мой боевой конь до обидного просто - джойстиком, как на ранних компьютерных стрелялках. Большая зеленая кнопка в центре пульта заботливо снабжена надписью "Запуск", красная рядом - "Выкл." Всё просто. Как раз для таких, как я. Хмыкнув, я потянулся к зеленой кнопке и краем глаза увидел вбегающих в ангар людей в боевом снаряжении и знакомыми мне бластерами наперевес. Вовремя. Четкость и быстрота движений выдавала в них профессиональных бойцов, по-нашему, по-простому - спецназовцев. Если и тактика проведения операций у них таже, что и у коллег на моей Земле, то шутить они не будут, дедушку своего не пожалеют. В лучшем случае сначала ткнут мордой в пол, спеленают, а потом будут выяснять у того, что останется, зачем он от них бегал. Или без затей пристрелят. А потом будут выяснять.
Мне не нравились оба варианта моего ближайшего будущего. Хотя я видел, что их пукалки не убивают, а пеленают противника в симпатичный зеленоватый кокон, но кто мне поручится, что они не могут стрелять по настоящему, наповал? Проверять на себе не хотелось, да и времени тратить жаль. Пора сматываться отсюда, пока ребятки группируются для атаки. Ухватившись за джойстик, я сделал первый шаг...
43
И все же они стреляли в меня своими "пеленающими" лучами. Хорошо, что я быстро сообразил как с ними справляться - манипуляторы моего погрузчика, неуклюже спешащего к транспортным воротам, с натугой, но рвали зеленые нити, с тупым занудством пытавшиеся оплести манипуляторы-ноги. Пока мне везло. Я не убил и даже не покалечил ни одного своего преследователя, чего мне крайне не хотелось, все ж земляки, а то и родственники. И приближался, немного поплутав по коридорам, пока не сообразил включить бортовой компьютер робота и вызвать на монитор схему помещений корабля, к выходу. Вон он уже светлел прямо по курсу. Пару минут спустя мой боевой железный конь, весь в обрывках зеленых соплей, грозно протрусил по пандусу и выскочил на песок планеты, под свет Божий, подняв мощные клубы песочной пыли. Первая часть моего плана выполнена - я вырвался на оперативный простор. Назло друзьям и смерть врагам. Только неприятель об этом еще не знал. Его проблемы, не предупреждать же как в старину: "Иду на Вы!". Я не князь Игорь, я Алекс де Сад, загнанный, замордованный свалившимися на голову приключениями, обозленный и уверовавший, что творит правое дело. На благо всех землян, а не только будущих поколений. Воплощенная справедливость. Орудие праведного гнева.
Крутанув на пятках скакуна, я направил его тяжелый бег к кораблю Чужих, который по-прежнему беспомощно торчал из песка, не подавая признаков жизни. Да и мои правнуки не спешили суетиться вокруг него с реанимационными мероприятиями. Короче, меня по пути никто не попытался остановить. Просто никого не было. Никто не путался под ногами и только мои преследователи продолжали поливать моего робота бесполезными зелеными струями, с которыми он играючи справлялся, не отвлекая меня от общего руководства его движением. Молодчина, Шелезяка! И тут же моя молодчина со всей дури въехала стальной мордой в песок, изрядно встряхнув мои внутренности и приведя в недоумение мозги. Неприятная неожиданность. Не ожидал от вас, ребята, что начнете пулять в своего прадедушку настоящими боевыми. Ну, да поздно спохватились. Вот он, борт корабля чужаков. Манипулятором почти достать. Ожесточенно крутя джойстиком управления, я кое-как поднял шелезяку на дыбы, придал ему, насколько удалось, ускорение на оставшейся дистанции и со всего маху вломился через покореженный борт внутрь.
Передо мной стояла Ирина. Мой бортинженер. Моя бывшая жена. Моя любимая женщина. Ее глаза полыхали (по-другому не скажешь) оранжево-красным огнем. Ее взгляд нес столько ненависти, что я физически ощутил навалившуюся на меня тяжесть. Я грешный человек, но что мне нужно было совершить в любой из моих жизней, чтобы породить такую ненависть? Нечеловеческую. "Она и есть нечеловек", - опомнился я, стряхивая одурь оцепенения. С существом, способным на такую ненависть, не о чем договариваться, Артем. Ты был не прав, когда просил меня принять правильное решение. Прав оказался я. И я принял решение. Взмах манипулятора смел Чужую с дороги. Удар ее тела о стенку был настолько силен, что даже в страховочных ремнях внутри робота я почувствовал, как вздрогнула подо мной корабельная палуба чужого корабля. Я просто человек. Я просто не смог сдержать эмоции. Почему я должен беспокоиться о здоровье нежитей, хватит и того, что не покалечил своих глупых потомков. И не отстреливался от них боевыми зарядами. Уже много для простого человека.
Мой робот грузно шагал по бесконечному коридору вражеского корабля, никого больше не встречая по пути. Или внутри никого не было, или у остальных Чужих ненависть ко мне была не столь сильна, как у Ирины. Или рассчитывали на договоренность с командой Артема и ждали, когда он своими силами ликвидирует маленькую неприятность по имени Алекс. Разумно, зачем подставлять свои драгоценные шкуры под удар непредсказуемого землянина, если можно выехать из неприятности на чужом горбу? Они очень умные, эти чужаки. Намного умнее и расчетливее нас. Простаков, живущих чувствами и эмоциями, меряющих действительность доставшимися от седой старины нравственными ценностями, но никак не писанным по бумаге законом или холодным до жути расчетом. Нас бьют, нас дурят все, кому не лень, над нами смеются, а мы веками не меняемся. Живем и живем, молча сцепив зубы и вколачивая в буйные молодые головы потомков, которых словами учить еще рано, а пороть - уже поздно, простые истины, десять заповедей российской жизни. Дети должны узнать от отцов, что без смерти бывает очень плохо. Что есть ситуации, когда цель важнее жизни. Хочешь чего-нибудь достигнуть - работай. Халявы нет нигде. Ни в этой жизни, ни в той - ни в какой. Хочешь достичь небывало много - работай так, как никто до тебя не работал. И не жалуйся на отсутствие сил. Никому твои жалобы не нужны, никого они не тронут. Каждый занят самим собой, но в общем итоге - мы заняты созиданием мира. Нашего мира, которому не нужны Чужие: ни доморощенные, ни инопланетные. Не жалуйся на отсутствие времени. Время всегда одно - настоящее. О нем не говорят, на него не жалуются. В нем живут. И поступают так, как считают возможным для себя, а не для чужого дяди. Хочешь возвыситься над людьми - возвышайся. Но лезь вверх сам, хоть волком вой, хоть котом шипи, но лезь сам, а не опускай остальных ниже плинтуса. И ничего ни у кого не проси. Чем меньше человек просит, тем большего он достоин. Не надейся на случай, вечное русское авось. Подлец - случай улыбается кому угодно и не всегда его визави - достойный человек. Хочется верить, что я - достойный? Ведь случай улыбнулся и мне. На счастье или беду, не знаю, но теперь ничего не вернуть. Все события слились в конце концов в одно, извечное, преследующее человека с темных веков: или я, или они. Родина или смерть. Свобода или рабство. Я уже не руковожу происходящим, наоборот, события ведут меня к логическому концу. Но он будет концом для меня одного, а не для всех. Как всегда. Было. Есть. Будет? Надеюсь, что будет. Иначе зачем все это?
Реакторный зал светился отблесками холодного чужого огня. Я знал, что мне надо сделать шаг. Но он будет последним! - кричали внутри меня на разные голоса прожитые мною жизни. Зачем тебе его делать? Ведь ты знаешь, что люди в массе своей смешны. Да, везде нечисть, что в людях, что вокруг. Но люди единственное, что у меня есть. Единственное, что осталось. Они просто еще очень молодые, они не созрели, эти люди. Зрелость наступит тогда, когда у них пропадут мечты и в головах начнут складываться планы. Но людям надо время, которое пытаются отнять. Я дам им недостающее время. Час, минуту, вечность... Сколько смогу, насколько получится. Потому, что я уже созрел. И у меня есть план. Будьте прокляты, люди, я так вас люблю!!! Я сделал шаг...И увидел свой полет со стороны. Кто сказал, что не люди не умеют летать, как птицы?
Эпилог
Заходился "кваком" будильник. Наверное, китайцы считали его самым подходящим звуком, ко­торый должен будить человека по утрам. Или издевались над глупыми русскими, поль­стивши­мися на блестящую дешевизну, как американские индейцы на бусы. Только они уже продали свою Родину, у нас она еще была. Да и русский не индеец - запрягает медленно, зато ездит быстро! И-ээх! Потянулся. Пора просыпаться, вставать и на работу.... Спустил с дивана ноги, пошарил в поисках тапочек, наклонился, да так и замер - у дивана стояли по­рыжешиеся де­сантные ботинки с прилипшими к толстой рифленой подошве песчинками...

2006 г.
1